Как ни странно, фотографии получились что надо. Несмотря на то что парень в момент съёмок спешил и волновался, все кадры вышли очень чёткими и выразительными. Вот крупным планом синюшное лицо Штыря с выпученными глазами и чёрным провалом открытого рта. Вот пьяная Ева с задравшейся до трусов юбкой на фоне мёртвого тела. Добавить к этому ещё историю с отравлением в гостевом доме (достаточно сомнительном заведении) — и вот, пожалуйста — сенсационный материал для жёлтой прессы местного разлива. Осталось придумать броский заголовок — и в тираж. Интересно, сколько Сашке за это могли бы заплатить? Провинциальные издания вряд ли имеют в своём распоряжении внушительные денежные средства.

Парень усмехнулся — что ж, уроки Анастаса не прошли даром. Но он не настолько глуп, чтобы в чужом городе, не зная никого и ничего, тащиться с улицы в какое-нибудь издательство и пытаться продать этот «скользкий» материал.

Хотя, весьма вероятно, когда-нибудь он даст развитие и такому сценарию. Но только в крайнем случае и уж точно не сегодня.

Сегодня у Сашки были другие планы.

Если в населённом пункте имеется телефонная связь, то, очевидно, должен быть и телефонный справочник. А справочник проще всего отыскать где? Правильно — на переговорном пункте.

Здание с соответствующей надписью Сашка приметил уже давно. Потянув за ручку массивной деревянной двери, он проник в полутёмное, прохладное и явно давно не проветриваемое помещение. Поморгав, чтобы глаза после яркого солнца привыкли к сумеречному освещению, парень разглядел ряд телефонных кабинок с огромными, нарисованными красной краской цифрами. К единственному окошечку кассы змеилась внушительная очередь. Ещё примерно столько же людей маялись в разных углах помещения, ожидая вызова на переговоры. Обогнув недовольно зыркающих сограждан, Сашка подобрался к стеклянной перегородке, за которой восседала худосочная желчная дама с жиденьким пучком волос на затылке.

— Молодой человек, куда без очереди?! — настигло его гневное людское многоголосье.

— Извините, я только спросить! Я только спросить, извините! — оправдывался парень, стараясь не дразнить озверевшую от ожидания толпу. — Девушка! — нагнулся он к окошку. — Девушка, а у вас местного телефонного справочника не найдётся?

— Тюмень кто вызывал?! — неожиданно зычным голосом гаркнула дама, не обращая ни малейшего внимания на Сашку. — Тюмень — кабинка номер два!

— Справочника телефонного…

— Воронеж — к пятой кабинке! Москва — к первой!

Очередь, недовольно шипя, начала оттеснять парня от окошка.

— Девушка! — слегка повысил Сашка голос. — Мне только справочник телефонный! Местный!

Соизволив, наконец, сфокусировать взгляд на его высокой фигуре, желчная дама сжала губы в ниточку, готовясь фыркнуть что-нибудь надменное. Но парень улыбнулся, и женщина, подавившись фразой, вдруг протянула ему потрёпанную книжицу.

Фамилия Штырь в справочнике была единственной.

Возвращая книжицу, Сашка снова улыбнулся худосочной даме. А она, вздохнув, несколько минут провожала его фигуру потеплевшим грустным взглядом, стараясь получше разглядеть из-за давно немытого окошка переговорного пункта.

* * *

Ночью Лена не спала совсем. Лежала в кровати и смотрела в тёмный потолок, слабо освещённый лунным светом. В совершенно пустой голове не было никаких мыслей, в сердце не было скорби, а в глазах не было слёз.

— Вот и всё, — произнесла Егоровна, когда дочь сообщила ей страшную новость. — Отмучились.

Именно так и сказала, во множественном числе: «Отмучились». Наверняка она имела в виду себя и Лену.

Эти слова огромной бетонной плитой упали вдове на плечи и придавили к земле. Она лежала в кровати и пыталась уговорить себя. Убедить, что она имеет полное право стряхнуть тяжкий груз, что заслужила это шестнадцатью годами своей жизни. Но бетонная плита совести не внимала никаким уговорам. И Лена поняла, что теперь ей предстоит так и жить — согнувшись под её тяжестью.

В жизни можно обмануть всех. Кого угодно, но только не себя. Как ни пыталась Лена это сделать, как ни старалась убедить себя, что вышла замуж по любви, ничего не получалось. Она никогда не любила своего мужа. Не любила, когда шла с ним в ЗАГС, не любила, когда ложилась с ним в постель. Она терпеть не могла стирать его трусы и носки. Почему-то ей казалось высшим проявлением любви к мужчине постирать его нижнее бельё. Грязное бельё Степана вызывало у неё стойкое отвращение, но она терпела. В конце концов, ради материального благополучия стерпишь и не такое. А жизнь в нищете страшила её больше жизни без любви.

Но Степану нужна была любовь. Если не она сама, то хотя бы её проявления. Даже животные не могут жить без тепла и ласки, а уж люди — тем более. Штырь тоже не мог. Он ластился к Лене всеми способами — дарил подарки, капризничал, как ребёнок, надувал губы и обижался. Жена пыталась угодить ему, честно выполняя его желания, но не любила его. Она ничего не могла с собой поделать, и Степан это чувствовал. Он мог бы с ней развестись, но не стал. Понимал, что вся её семья держится только на нём и его деньгах, и, наверное, жалел. Но за нелюбовь стал мстить. Лена понимала, что все его пьянки, загулы и любовницы — не что иное, как месть. Он хотел, чтобы она любила его, он пытался вызвать в ней ревность, орал, раздражался и обкладывал её матом. Но ни разу за шестнадцать лет не поднял на неё руку. И всегда помогал её семье. Правда, уговорить его на эту помощь Лене стоило много крови. Недовольно ворча, брюзжа и обзывая родственников нехорошими словами, Степан всё-таки внимал просьбам жены и раскошеливался. Это было едва ли не главной причиной, по которой она жила со Степаном — ради своей семьи. Ради семьи, которой всегда нужны были деньги. Ради Веры, бестолково выскочившей замуж «по залёту» за непутёвого парня. Ради брата Виталия, вечно страдающего от болезней и нападок супруги. Ради матери, её вырастившей. Все хотели вкусно есть, хорошо одеваться и иметь крышу над головой.

И вот теперь Степан умер. Наверное, это был последний, крайний способ, которым он попытался пробудить в ней любовь к себе. Но у него опять ничего не вышло — Лену не тронула его смерть. Её лишь стала мучить совесть. Ей было стыдно, что она так и не смогла полюбить собственного мужа, который так просил любви.

Но ничего — Лена была сильной женщиной. Она в своей жизни выдержала многое, проживёт и с этим грузом.

Было позднее утро, когда Егоровна постучала к ней в спальню.

— Не спишь? — спросила она, присев на край кровати.

— Нет, — покачала головой Лена.

— И не спала?

— Нет.

— И я не спала. Верке надо позвонить — сообщить. И Витальке.

— Позвони, — тихо произнесла дочь.

— Ладно. Ты, может, поесть чего хочешь?

— Не хочу.

— Угу. — Егоровна смотрела на неё с сочувствием. — Вставать-то когда будешь?