ОНА. Хочу повторить: когда мы с мужем вернулись домой из кино, ваши люди были уже там. Понимаете, что это значит? Улики подброшены.

ОН. А если ваш муж признает эти вещи?

ОНА. Пусть свои «признания» он повторит при мне!

ОН. Ладно, я пошутил. Он столь же упрям, как и вы. Но беда в том, что ваших признаний не требуется. Суду вполне достаточно того, что передатчик и блокнот были обнаружены и факт зафиксирован в протоколе.

ОНА. Но это провокация!

ОН. Более того, на передатчике найдены отпечатки пальцев. Вы видели заключение экспертизы. Это следы ваших пальцев… Ко всему, вы хорошо знаете русский язык, жили в России. Понимаете, как все складывается, даже если то, что вы назвали провокацией, и впрямь провокация.

ОНА. Что же дальше?

ОН. Дальше то, что машина работает и, к сожалению, не может быть остановлена.

ОНА. И мы попали в зубья этой машины?

ОН. Увы, да.

ОНА. «К сожалению»… «Увы»… Как это понять? Вы что, жалеете нас?

ОН. Так сразу и не ответишь… На одном из допросов, когда следователь интересовался вашими знакомствами, всплыло такое имя: Йоганн Иост.

ОНА. Это мой бывший компаньон.

ОН. Почему вы не попытались прибегнуть к его защите?

ОНА. А что он мог сделать?

ОН. Уже сделал. Следствие попросило, чтобы господин Иост охарактеризовал вас. Он дал самую лучшую рекомендацию.

ОНА. Еще бы! Я помогла ему заработать много денег.

ОН. Более того, на днях господин Иост позвонил ко мне и попросил облегчить вашу участь — в пределах возможного, разумеется. А он весьма уважаемый человек, друг самого Зейсс-Инкварта… Вот почему я появился в кабинете следователя, когда вас допрашивали.

ОНА. Я знаю и господина Зейсс-Инкварта.

ОН. Следствие информировано и об этом. Но они бессильны против того, что зафиксировано в протоколах.

ОНА. Тогда зачем наш разговор?

ОН. Видите ли, эти господа рисуют вас энергичной и деловой особой с пытливым, гибким умом. То, чем располагает следствие относительно вашей работы в кондитерской фирме, подтверждает такую характеристику… Ага, вот прибыл кофе. Пожалуйста, сахар, сливки.

ОНА. Недостает лишь шампанского. Или будет и оно?

ОН. Будет петля, в лучшем случае — смерть от пули, если вы упустите свой последний шанс. Осторожно!.. Возьмите салфетку и вытрите платье. Вот новая чашка. И не настраивайтесь на слезы. Пейте кофе, успокойтесь. Право, я начинаю сомневаться в лестных отзывах штурмбанфюрера Иоста.

ОНА. О каком шансе вы говорите?

ОН. Шанс — три письма, которые я держу сейчас в руках. Я пришел в кабинет следователя, чтобы взглянуть на вас, и вот наткнулся на эти письма. Кто их автор?

ОНА. Подруга моей юности. О ней все сказано в протоколах.

ОН. Я прочитал их. Сейчас меня интересует то, чего нет в протоколах. Неужели только любовь — причина того, что она, немка по крови, осталась в России?

ОНА. Любовь — это не так уж мало. И потом она почти ничего не помнит о Германии. Ее вывезли отсюда ребенком.

ОН. У нее есть здесь родственники?

ОНА. Мне кажется, тетка. Тетка и еще кто-то…

ОН. Кто именно — вторая тетка, сестра или, скажем, брат?..

ОНА. Не интересовалась. Зачем мне было знать? Ведь я не предполагала, что окажусь в Германии.

ОН. Не знаете? Ну что же… А каково отношение этой женщины к русским, к политическому кредо Советов?

ОНА. Мы расстались давно. Тогда она была совсем молодой, думала лишь о предмете своей любви. Нет, восторгов от того, что происходило в России, она не испытывала. Кстати, ее супруг нерусский. Он кавказец. Мой первый муж отзывался о нем как о талантливом инженере.

ОН. Можете описать этого человека?

ОНА. Высок, строен, блестящие черные волосы…

ОН. Меня интересует, как он относится к большевикам.

ОНА. Что я могу знать об этом? Прошло столько времени…

ОН. Ваша правда.

ОНА. Но я запомнила: он испытывал известные трудности из-за своего отца. В старой России тот владел нефтяным промыслом.

ОН. Есть доктрина Сталина: дети не отвечают за родителей.

ОНА. Тем не менее его дважды отчисляли из института. И если бы не его поразительные способности…

ОН. Вам известны такие детали?

ОНА. Когда-то он ухаживал и за мной. Да и вообще не пропускал ни одной юбки.

ОН. Вон как… Ну а ваши взгляды? Как вы относитесь к тому, что происходит в России?

ОНА. Вот не думала об этом. Я всегда была далека от политики.

ОН. А к новой Германии?

ОНА. Ваши коллеги сделали все, чтобы я стала врагом Германии.

ОН. И это им удалось?

ОНА. Поставьте себя на мое место!

ОН. Однако вы откровенны.

ОНА. Почему-то я прониклась доверием к вам. Женщины эмоциональны, а я — женщина…

ОН. Откровенность за откровенность. Я все больше убеждаюсь, что должен сделать попытку вызволить вас из беды.

ОНА. Каким образом?.. Погодите, в каком-то криминальном романе я прочитала: пойманный шпион, чтобы избежать смертной казни, согласился стать полицейским агентом и вылавливать других шпионов. На меня такие же виды?

ОН. Вот послушайте. Завершена кампания во Франции и в полдюжине других стран. Все это были вынужденные акции: мы только защищались. Нет человека, который так жаждал бы мира, как фюрер. Остается опасность экспансии с Востока. Фюрер понимает это и пошел на заключение дружеского договора с большевиками. Но они так коварны! Где уверенность, что договор будет честно выполняться? Нет, за ними нужен глаз да глаз. Мы должны знать обо всем, творящемся по ту сторожу русской границы. Вот я и подумал о вас…

ОНА. Нет.

ОН. Я не закончил… Видите ли, вы не представляете ценности как разведчица. Ведь вы ничего не умеете и у вас нет склонности к деятельности такого рода. Натаскивание, всякие курсы или инструктажи мало что изменят. Короче, от вас трудно ждать серьезной работы. Так что мое предложение только в ваших интересах. Я тоже проникаюсь к вам чувством симпатии. Почему вы молчите?

ОНА. Я уже ответила.

ОН. Теперь прочитайте это письмо. Ваша подруга отправила его своему родственнику. Позже я объясню, как оно оказалось у нас. Пока же вчитайтесь в текст. Вы характеризуете эту женщину искренним и честным человеком. Следовательно, ей можно верить. Уж она-то знает положение дел в России. Вы покинули эту страну более десяти лет назад, она же и сейчас там. Неужели мы не поможем ей и миллионам таких, как она! Читайте же, я подожду…