Я, конечно, понимал, что иду на огромный риск, намереваясь дать бой в этом сгущении, но разве у меня был выбор? Много веков назад Ганнибал поразил римлян, проведя своих людей и безволосых мамонтов через горный хребет. Все его мамонты и множество людей замерзли на занесенных снегом перевалах, но армия сохранилась и разбила римлян у Тразименского озера. Я не Ганнибал, но место для боя пока еще мог выбрать. Соли ничего не должен был знать о сгущении Пердидо, и если бы он последовал за нами туда, я захватил бы его врасплох, как Ганнибал римлян.

В Городе кадеты и послушники шлепали по лужам, идя на обед. Твердь думала свои великие думы, смертельная радиация Меррипена и других звезд Экстра продолжала свой путь к Городу, а Леопольд Соли с сотней легких кораблей вышел, из мультиплекса. Они зависли над четвертой планетой Пердидо Люс, газовым гигантом, окруженным призрачными ледяными кольцами. Мы застукали их в точке выхода у серебристого центрального кольца. Мои пилоты использовали маршруты, которые я показал им заранее, и обрушились на Соли из сгущения, как стая голодных волков.

Теперь я понял, что подразумевали древние полководцы под словами «дурман войны». Я, конечно, не мог разместить своих пилотов, как камешки на доске для игры в го, но надеялся, что буду наблюдать за сражением и управлять его ходом. Вскоре выяснилось, что я не могу управлять ничем, включая собственные потные ладони и бешено бьющееся сердце. На долю мгновения я вышел в реальное пространство, и центральное кольцо четвертой планеты нависло надо мной, как ледник. Я мигом составил маршрут, и мои двигатели открыли мультиплекс рядом с «Земной розой» Грегорика Смита. За этим последовал еще один маршрут и еще одно окно. Чернота раздалась, как порванная пилотская камелайка, и оба мы исчезли: он – в пламени Пердидо Люс, я – в одном из каналов сгущения. На меня потоком хлынули теоремы, сверкающие идеопласты цифрового шторма. Мой корабль пробирался сквозь пространство, словно информационный вирус по багровым венам человеческого мозга. Туннели разветвились, слились, и мультиплекс опять открылся. Блеснул свет – слабый желтый свет Пердидо Люс. Один из пилотов Соли – не кто иной, как Нейт с Торскалле на своем приметном бескрылом корабле – поджидал меня. Но я заранее вычислил последовательность маршрутов и вновь скрылся в пульсирующих артериях мультиплекса, не дав Нейту вогнать меня в звезду. Некоторое время мы плясали, то выходя, то уходя, и наконец Нейт допустил ошибку. Он выбрал петлеобразный канал, пересекавшийся с единственным другим. Таким образом он оставил своему «будущему» только две точки выхода в реальное пространство близ Пердидо Люс. Я просчитал вероятности, и когда его корабль сверкнул серебром во мраке, я уже ждал его. Ждал, чтобы убить. У него не было ни единого шанса.

«Будь осторожен», – сказала мне Катарина.

Но разве состраданию есть место на войне? Там, как правило, существует только страдание – и вокруг меня, словно зимняя буря, бушевал бой. Корабли, как сверкающие льдинки, разрывали черноту реального пространства и скрывались в мультиплексе. Сложность этого боя ошеломляла меня. Все шло в ход: замедленное время, ускоренное время, теоремы, требующие доказательства, маршруты от звезды к звезде, и повсюду царил неприкрытый ужас. Желтая точка Пердидо Люс оказывалась то надо мной, то подо мной. (Говоря «надо мной», я подразумеваю, что она находилась между мной и галактическим скоплением в Гончих Псах. Звезды Гончих Псов, по старинному определению, располагаются выше всех звезд нашей галактики.) Проложив очередной маршрут и ускользнув от «Вечного шлюпа» Лионела, я вышел по ту сторону Пердидо Люс, напротив четвертой планеты, и оказался в каком-нибудь миллиарде миль от боя. Затем я снова вошел в сгущение под кольцами планеты и увидел светящуюся дымку, как будто солнце просвечивало сквозь ледяной туман Города. В ней плясала сотня легких кораблей. Я понятия не имел, кто выигрывает бой, и хотел связаться с моими пилотами, но не успел. Я ушел от одного из пилотов Соли, лишь проложив отчаянный маршрут сквозь конечное дерево решений, но не смог сразу вернуться обратно, поскольку дерево оказалось развесистым. Ему просто конца не было. Время текло медленно, как ледник. Меня тошнило от военного азарта и от себя самого. Как легко я снова сделался убийцей! С какой легкостью военный вирус заразил нас всех! Пока я здесь доказываю какое-то второстепенное следствие Теоремы Включения, пилоты убивают пилотов. В это невозможно было поверить. Вот, значит, что такое бой: организованное убийство. В темноте своего корабля я сжал кулаки и выругался. Я вспомнил то, что было на уме у всех нас до того, как мы окончательно решились на раскол и на военные действия против своих собратьев-пилотов: война – худшее, на что способен человек. А рассматривать ее абстрактно или относиться к ней как к ифе – хуже всякого варварства.

И все-таки убивать человеку столь же свойственно, как делать каменные топоры или рожать детей. Человек – это благородное, трагическое, великолепное существо с варварской начинкой. Вернувшись наконец в бой, я сумел разглядеть что-то в сумятице колошмативших друг друга кораблей. Могло показаться, что здесь царит полный хаос и пилотами обеих сторон овладело безумие, но это было не так. Быть может, убивать – действительно безумие, но пилоты делали это не наобум. Они, мои браться и сестры, страдали не зря, хотя сострадание их и покинуло. Некоторые из них специально искали друг друга. Бардо и Жюстина на своей толстобокой «Благословенной блуднице» последовали в мультиплекс за игольчатым «Вечным шлюпом» Лионела и убили его, отомстив за Делору ви Тови. Томот, также руководимый мщением, напал на Ли Тоша, и они оба затерялись в каналах, в которые я бы им не посоветовал уходить. Повсюду вокруг меня, под холодным светом Пердидо Люс, разыгрывались десятки вендетт. Мои пилоты забыли и мою стратегию, и разработанные нами маршруты. Людям Соли, как я узнал после, тоже ударили в голову застарелая вражда и ненависть, и они проигнорировали мастер-план своего командира. Сальмалин, всегда завидовавший превзошедшему его ученику, Зондервалю, напал на его «Первую добродетель». Безумие порождало убийства, убийства – безумие. Был один жуткий момент, когда два пилота Соли, потеряв разум, набросились друг на друга, и еще более жуткий, когда Томот вышел в реальное пространство и по чистой случайности застал меня врасплох. По сей день я представляю себе, как вспыхнули его красные искусственные глаза, когда он смекнул, что наконец-то может отомстить мне за ту драку в пилотском баре и, что еще важнее – в тысячу раз важнее, – за смерть своего брата Нейта. Но месть, как и наконечник девакийского копья, – вещь обоюдоострая. Ли Тош, Бардо и Жюстина обрушились на Томота за миг до моей вероятной гибели. Они открыли окно в мультиплекс и забросили его через темный туннель в огненный ад ближней звезды.

Я подхожу к самой, возможно, печальной части своего повествования. Соли, увидев, что Лионел и Томот убиты, впал в бешенство. Можно было бы надеяться, что он научился состраданию – но нет, он с яростью, без всякого милосердия бросился на Бардо и Жюстину. Какой-то миг их корабли, как две талло, парили под кольцами четвертой планеты – стройный «Ворпальский клинок» Соли и «Благословенная блудница». Эта картина, увиденная через телескопы, отпечаталась в нейросхемах моего корабля. Я находился достаточно близко от них – в сотой доле световой секунды, – чтобы подключить свой компьютер к компьютеру «Блудницы», и сделал это в отчаянном усилии помочь им с маршрутами. Но они оставили без внимания маршрут, который я им показал. Возможно, Жюстина не верила, что Соли в самом деле их убьет. Притом у них, как я теперь понимаю, был наготове собственный маршрут. Какую-то долю мгновения я еще «слышал» их заключительный диалог, из которого понял только часть. Вот он – привожу его для истории и хранительного искусства мнемоников: