ехали всадники, брели пешие… Люди покидали Альконью, а над ними, провожая, плыли коршуны.

Взгляд привычно уловил в сухой траве торопливое движение. Кто-то, охваченный ужасом, метнулся прочь от безжалостной крылатой тени. Раньше он был смелее. Когда тащил из горящего дома чужие пожитки, показывал дорогу убийцам, жадно пересчитывал полученное за чужие смерти золото? Или он вынуждал к покорности женщину, грозя ей смертью отца, мужа, ребёнка? А может, просто доносил, а потом возвращался домой и спокойно засыпал?

Чёрный охотник камнем бросился вниз на мерзавца и труса. Нет, всего лишь на полевую крысу. Когти с наслаждением впились в жирное тельце, раздался писк, сразу и жалобный, и негодующий. Мерно взмахивая навек окровавленными крыльями, коршун понёс бьющуюся добычу в сторону озера. Он больше не помнил и не сожалел. Он охотился…

Данник Небельринга

Повесть

Бог с тобою, брат мой волк…

Марина Цветаева

У песни ночной

Есть непроглядные дали

И небо с чёрной луной.

Федерико Гарсиа Лорка

Глава 1

1

– Армия должна быть готова до конца октября, – раздельно произнёс Рудольф Рóтбарт, – и она будет готова.

– Ваше высочество, – маршал фон Э́рце выглядел озадаченным, – это… Это невозможно.

– Я знаю лишь две невозможные вещи, – ухмыльнулся Рудольф, – это конец света и моя женитьба. Послезавтра я навещу вас в лагере, и мы обсудим подробности, а теперь можете идти.

Старый вояка поклонился и вышел, принц-регент Миттельрайха бросил на зелёное сукно мелок и вскочил, едва не опрокинув массивный стул.

– Руди, – покачал головой граф фон Цигенгóф, среди друзей более известный, как Цигенбóк, – ты загонишь старика в гроб и не заметишь.

– Ты преувеличиваешь, – не согласился принц-регент, роясь в бюро, – я всегда замечаю, когда загоняю кого-то в гроб. Более того, я делаю это с твёрдо обдуманными намерениями. Смерть фон Эрце мне никоим образом не нужна, так что наш добрый маршал переживёт многих и многих.

– И кого именно? – Цигенбок зевнул и затряс головой, – прости, не выспался.

– Я ещё не уверен, – пожал плечами Рудольф, – но ты всё узнáешь из первых рук. Как дальний родич и ближайший друг Людвига.

– Как близкий друг Людвига я бы с наслаждением свернул тебе шею, – сообщил Цигенбок, – императору нет и шести, его мать годится только на то, чтобы сидеть в башне и шить шелками, Эрце стар, а у меня в башке – ветер. Если с тобой что-нибудь случится, Миттельрайху конец, а ты скачешь, как мартовский кот. Да-да, это я про твою новую пассию. Как, бишь, её?

– А тебе-то зачем? – засмеялся Рудольф, – Главное, я ею доволен.

– Дочь суконщика, – Клаус Цигенгоф выпятил и без того мясистую губу, – пойми меня правильно, я не против горожанок, если они мягонькие… Но за каким дьяволом ты таскаешься к ней через весь город?! Если тебе не можется, возьми девку к себе. Наскучит, выдашь замуж.

– Замуж я её так и так выдам, – уведомил Рудольф, – к весне. Не тащить же бедняжку на войну, на юге наверняка найдётся что-нибудь повкуснее.

– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулся Цигенбок, – на носу – война, а принц-регент в одиночку навещает любовницу. Об этом даже ворóны знают, что уж говорить о лоасских шпионах. Один выстрел – и всё.

– Не суди обо всех по себе, – Рудольф сунул под мышку пару свитков и захлопнул бюро, – лоассцы отродясь не умели стрелять.

– Если тебя зарежут, тебе будет легче? – вопросил Цигенгоф. – Мне – нет!

Руди шмякнул бумаги на стол и смахнул с рукава прилипшую соринку:

– Жаль, ты не суеверен, иначе б знал, что я доживу до семидесяти семи лет, разобью всех врагов и отпущу на свободу самого дьявола.

– Ты его уже отпустил, – фыркнул Клаус, – вернее, распустил. Рыжий Дьявол, это ведь про тебя. Меня не слушаешь, Лемке спроси. Он тоже места себе не находит. Нет, как друг Людвига я просто обязан тебе сказать…

– Ты просто обязан мне сказать, – перебил Рудольф, – закончили чинить Банный мост или нет.

– Закончили, – буркнул Цигенбок, – я сегодня его проезжал. Слушай, давай я с тобой поеду. Надену маску и поеду, а то как бы чего не вышло. Готье Лоасский, чтоб от тебя избавиться, душу дьяволу продаст. На пару с папой.

– Испугал ли́са петухами, – хмыкнул его высочество, – всем известно, что у Готье нет души, а дьявола я ещё не отпускал.

– Руди…

– Успокойся, Цигенбок, ты сделал всё, что мог. Если меня убьют, твоя совесть будут чиста, а теперь пошёл вон, мне надо работать… Черт бы побрал эти счета, и как только Людвиг с ними разбирался?!

2

Сиреневые ирисы были готовы, оставались незабудки. Белые незабудки, такие, как в Линденвальде, где она впервые увидела Людвига… Вдовствующая императрица воткнула иглу в пяльцы и закусила губу, унимая бесполезные слёзы. Шестой год без Людвига, а сколько их ещё предстоит, этих лет.

Милику с детства пугали слабым здоровьем. Её мать умерла родами, пытаясь дать мужу наследника, мальчик не прожил и недели. Через два года отец был вынужден жениться. Новая графиня привезла лекаря-латинянина, объявившего графу, что его старшая дочь не перенесёт беременности и лучшее, что она может сделать, это посвятить себя Господу. Так бы и случилось, если б в Линденвальде не завернул Людвиг Ротбарт. Медноволосый красавец едва взглянул на поднёсшую ему вино девушку, а для неё все было кончено раз и навсегда.

Отец жаловался мачехе, что император был хмур и недоволен. Графиня хмурила тёмные брови и молчала, а через месяц прискакал гонец: его величество приказывал Хорсту Линденвальде прибыть в Витте вместе с дочерью, захватив подвенечное платье. Они въехали в столицу дождливым летним утром. Вечером юная графиня узнала, КТО просит её руки. Отец был честным человеком, он рассказал сюзерену о здоровье дочери. В ответ император засмеялся – дескать, имея такого брата, как Руди, о наследниках можно не тревожиться.

Они обвенчались и были счастливы, несмотря на ненависть свекрови и её дам. Людвиг щадил жену, но она его обманула. Мики родился назло дурным пророчествам и лекарским причитаниям.

Император подержал сына на руках и уехал, чтобы не вернуться. Лёгкая простуда сначала не казалась опасной, а потом стало поздно… Она должна была умереть, Рудольф тысячу раз мог погибнуть на своих войнах, но