– Вы же знаете – у переводчика нет ни глаз, ни ушей… Как у тех обезьян – ничего не вижу, не слышу и ничего никому не скажу. И я нем, как та немослепоглухая обезьяна!

– Ах, бросьте!.. Ты смотри, какая… Воду пить! Столько воды ей не выпить… – косо заулыбался Марк, но тут же добавил: – Это несерьезно… Нет, несерьезно…

– Это серьезно, – заметил я.

Марк недоверчиво блеснул очками, упрямо повторив:

– Нет, это несерьезно… Это она сейчас тут говорит, а потом… – Он безнадежно махнул рукой. – Сперва вообще послушаем, что она расскажет…

– Вначале послушать тебя хочет, – объяснил я Инге.

– Вначале? Значит, возможна и вторая серия? – резво и трезво уточнила она.

– Даже сериал, – ответил я, думая, что из могучего коменданта лагеря постепенно превращаюсь в презренную сводню.

Она взялась за сумочку, сжала ее.

– Ну, расскажем, коли хочет. Шахерзадой еще не была, попробую.

Марк, вдоволь наглядевшись на ее бюст, включил диктофон и попросил назвать место рождения и последний адрес. Инга заученно произнесла:

– Город Грозный, Чеченская Республика Ичкерия, улица Ленина, 16. Там и жила, пока матушку не грохнули и квартиру не заставили продать….

Марк покачал головой:

– Скажите пожалуйста, какие ужасы… И когда это было?..

– А вот уже давно, десять лет назад. Да, ровно десять. Мне тогда пятнадцать лет было… Ну да, месячные уже вовсю шли, – подсчитала она.

– Интересно, – язвительно сказал Марк. – Месячные, может, у вас и шли, но десять лет назад в Чечне никакой войны не было. В этом проблема.

– Была война, как не было! Там всю дорогу война… Дикие люди! – уверенно ответила Инга. – Матушку убили на улице солдаты. А квартиру чеченцы-соседи отцокали. Хорошо, что еще денег дали немного, могли бы и просто так… Или замочить. Запросто. Если русская.

– Где же вы потом жили? По какому адресу? – допытывался Марк, хотя уже понял, что серьезностью тут и не пахнет.

Инга в упор ответила на его дотошные взгляды:

– Какой вам адрес? Последний, предпоследний?.. Предпредпоследний?.. Москва, пионерлагерь «Сережкины слезки»…

– Вы что, пионерка? Какой лагерь? Какие слезки? – обомлел Марк.

– А там сейчас беженцы. Помогли, устроили… Обогрели-накормили-постирали-отъебали, – добавила она тише, для меня, и прыснула.

– Давайте по порядку, – решил Марк. – Только вначале запишем адрес этого лагеря. Где, кстати, ваш паспорт?

– А я без паспорта сбежала. В ауле паспорт остался. У любовника в шкатулке спрятан был, чтоб я не убежала, – пояснила она задорно.

– Вот оно что, у любовника… – опешил Марк. – То пионеры, то любовники, аул какой-то… А виза в вашем паспорте была?.. Хотя какая виза, если паспорт у любовника в шкатулке спрятан… Откуда ей быть… – ответил он сам себе. – Родственники живы?

– Одна-одинешенька, без ласки и крова. Сирота. Матушку убили, отца угнали чеченцы…

– Это до войны, заметьте, десять лет назад, – насмешливо ввернул Марк.

– Об отце ничего не известно. Может, и убит. Или сидит. У него вообще-то три судимости. – И она сделала из длинных пальцев решетку перед глазами. – Он у меня резкий…

– Понятно. А на Западе родственники имеются?

– Нету, откуда им быть? Если бы были… Тетя-миллионерша… Или дедушка-богач… Или двоюродная бабка с бабками… Что может быть лучше?.. Фешенебель!.. Только откуда им взяться? – Инга сделала удивленную мину и пошевелила рукой волосы, перекладывая свою золотую копну так и эдак.

Марк следил за ней не отрываясь, как кошка за воробьем, потом надиктовал в микрофон, что у беженки родственников нет, уточнив:

– Братья-сестры?

– Тоже пусто. Одна росла, балованный ребенок, пупуська, – надула она свои блестящие мясистые губы в пахучей помаде и вдруг откровенно-вульгарно поправила груди в лифчике, ладонями резко подкинув их снизу вверх.

Марк вздрогнул:

– Что такое? Раздевается? – и вперился в нее.

– Чего этот мозгачок залупляется?.. Сиськи на место вставила, только и всего, сиськи, – сочно и с присвистом произнесла она последнее опорное слово и еще раз основательно поворошила и поколыхала свой бюст, нагло глядя в упор на Марка. – Новый лифчик жмет – не могу!

Марк спрятал глаза, вздохнул, достал из коробочки таблетку, принял ее:

– Что-то нехорошо я себя чувствую.

– Довела человека до инфаркта, – сказал я ей.

Она подмигнула:

– Не умрет, он крепенький, зайчушка.

– Какой там крепенький – не видишь, на аптеку работает! – я украдкой указал на батарею склянок, порошков и таблеток на столе.

– Такие дольше живут.

Марк, что-то побормотав себе под нос, перешел к учебе-работе:

– Где учились? Когда?

– Ну, где люди учатся – в школе, где еще? Хорошо училась, отличницей была… До восьмого класса…

– А потом что случилось? – предвосхитил я вопрос Марка.

Она огрызнулась веселым взглядом:

– Много будешь знать – импотентом станешь… Я же одна осталась, вот чего! Крутиться пришлось, не до учебы было…

– Чем занимались после школы?

Она потупила глаза:

– Ничем. В ауле у любовника жила. В каком?.. В горном, в каком еще. А любовник… Он меня от смерти спас, к себе в Хал-Килой увез. Там и жила у него… в избе… – добавила она не совсем уверенно.

– В сакле? – уточнил я.

– В каких еще ссаклях?.. Нет, жила нормально, ничего, ништяк, жить можно было. Скучно – это да. А так – ничего, идет.

Марк попросил меня записать название аула, что я и сделал: мы опять склонились над листом бумаги, и я, касаясь ее рук, чувствовал, что ее нога, и так давно прижатая к моей под столом, как будто стала горячей и тяжелей. Пришлось даже обронить:

– Осторожней, увидит, – на что она беспечно отозвалась: – Плевать с большой горы… С той, где стоит верблюд, которого все ебут, – и опять подчеркнуто, нарочито прокатила последнее слово.

– Не все, а только шестеро, – ответил я ей и подал листок Марку: – Вот тут она жила!

Марк посмотрел на листок, как баран на новые ворота:

– Что, деревня? Как вы попали в эту деревню?

– Одна осталась, по улицам таскалась, от голода всякой фигней занималась… Ну и встретился человек… Уже в возрасте был. У нас большая любовь закрутилась. Как звали?.. Муса звали. Фамилию не знаю… Очень просто, я же не с его фамилией, а с ним спала, для чего мне фамилию знать?.. Взял с собой в горы, с ним жила.

– С пятнадцати лет в гареме, что ли? – уточнил, навострившись, Марк.