Умница девчонка — не поспоришь...

Остановившись на ресторане, Иванов повеселел, быстренько закончил плескаться, наскоро вытерся, и, натянув треники с майкой, направился на кухню. Даже про будущий Машкин нудёж позабыть успел.

И зря. Кицунэ, едва завидев блёклые, синюшные пятна на теле Сергея, разразилась такой гневной речью, что и гособвинитель с десятилетним стажем обзавидуется. Инспектор узнал о собственной бестолковости, безрассудности, безмозглости, беспечности, безответственности; потом разговор плавно перетёк на его криворукость (раз сдачи дать не может и позволяет всем, кому ни попадя, себя избивать), неумение избегать конфликтных ситуаций; заочно досталось и начальству за то, что смеет рисковать таким ценным сотрудником, и Антону, который, по глубокому убеждению домовой, и втравил наивного и безобидного, как новорождённый телёнок, Иванова в очередные неприятности.

Парень всё сносил молча, покаянно уперев взгляд в стол. Ему это было не сложно — раздухарившаяся в праведном гневе Машка не забывала регулярно ему подкладывать на тарелку жареные блинчики с мясом и грибами. Просто нужно потерпеть...

Потом домовая перешла на пропавшие навсегда, по её мнению, вещи. Особенно она жалела пиджак. «Ты в нём такой красивый, — зудела кицунэ. — Чисто жених и даже лучше. А денег он стоил — и подумать страшно!».

Приходилось ещё сильнее всматриваться в тарелку... Он обязательно расскажет ей обо всём, и Машуля непременно поймёт и оценит. Но потом, когда буря в её мятежной душе успокоится...

Едва доел — на смартфон пришло сообщение от абонента «Руководство». Краткое, предельно понятное:

«22.00. Ресторан „Магнат“. Третий столик».

«О как! — подивился Иванов. — Шеф в кабак приглашает! Надо пойти!», а вслух поинтересовался:

— Маш! А у меня костюм есть? Вечером нужен...

***

Ровно за два часа до полуночи инспектор стоял у входа в нужное заведение. Тихое, неприметное и баснословно дорогое — лучшее в городе. Здесь никогда не гуляли свадеб, не гремела музыка, никто не швырялся деньгами в приступе пьяно-разнузданного купеческого ухарства. Сюда даже пускали только по предварительной брони столика, делая исключения лишь для мегабогатых завсегдатаев. Этакий полузакрытый клуб, и хозяева такой репутацией очень дорожили.

Из продуманной полутьмы холла беззвучно появился крепкий, незапоминающийся мужчина в униформе ресторана и, ни слова не говоря, вопросительно уставился на Иванова.

— Третий столик, — негромко, словно пароль, произнёс визитёр.

Мужчина, всё так же сохраняя молчание, отодвинулся обратно в сумрак, а вместо него нарисовался элегантный молодой человек в белоснежной рубашке с чёрной бабочкой на шее. Профессионально окинув Сергея оценивающим взглядом он негромко, точно боясь испугать царящую здесь тишину, сказал:

— Пойдёмте. Я провожу.

В этот момент за ним возник ещё один сотрудник, такой же неприметный, как и мужчина на входе, и провожатый, небрежным кивком указав в его сторону, вежливо сообщил:

— Гардеробщик.

Дальнейшие пояснения не требовались. Переложив смартфон и бумажник в карманы пиджака, Иванов скинул куртку и передал её ответственному за хранение верхней одежды посетителей. Никаких, так привычных по более простым заведениям общепита, номерков выдавать никто не стал, однако инспектор почему-то не сомневался — на выходе ему отдадут именно его куртку и никуда она отсюда не денется.

Потом Иванова провели в довольно длинный коридор с элегантными лампами, дубовыми панелями на стенах и заглушающим шаги мягким, ворсистым ковром на полу. Идти было приятно. Во всей отделке чувствовались основательность, продуманность и... старина. Понятное дело, ресторан был современным, однако мастерство дизайнеров напрочь выбрасывало из восприятия критично-придирчивое ощущение новодела, создавая взамен торжественную атмосферу музея или родового английского особняка.

Когда они пришли к месту — Сергей так и не понял. Столик с сидящим за ним Фролом Карповичем возник перед ним как по волшебству, словно из ниоткуда. А где остальные посетители?

Иванов наскоро осмотрелся и заметил другие лампы, скупо и редко освещавшие другие, отделённые невысокими перегородками, места для посетителей. Удобно, теснота не ощущается, на пространстве здесь явно не экономят... К тому же, господствовавшие в зале плотные, крадущие время и пространство, тени, делали его почти бескрайним... Красота...

Провожающий бесшумно удалился, оставив инспектора наедине с начальством.

— Присаживайся, — пробасил Фрол Карпович, властным движением руки указывая на кресло против себя. — В ногах правды нет.

Сергей послушно сел, с удивлением отметив, что со своего места он наблюдает вполне хорошее освещение стола и собеседника. Никакого полумрака или дискомфорта. Направленный свет, значит... Не придерёшься, умно придумано... С одной стороны, создаётся полное ощущение приватности, с другой — нормальная обстановка для делового общения.

Перед Ивановым, словно материализовавшись из воздуха, легла увесистая папка тисненой кожи. Не поворачивая головы, тот лишь отмахнулся:

— Кофе. Чёрный.

Папка так же беззвучно, как и появилась, исчезла, подтверждая таким малозаметным трюком всю вышколенность и ненавязчивость официантов.

Устроившись поудобнее, парень позволил себе рассмотреть начальство получше. Сегодня Фрол Карпович впечатлял: вместо привычного боярского кафтана — строгий костюм-тройка, галстук в узкую полоску, ослепительно белая рубашка. Густая, не по возрасту, шевелюра зачёсана назад, борода лопатой, но подстрижена идеально — волосок к волоску; усы тоже — не привычно взъерошены, а вполне пристойно приведены в порядок, густо разлетаясь в стороны ото рта.

Так и не поймёшь — то ли экстравагантный бизнесмен перед тобой сидит, то ли преуспевающий архиерей в штатской одежде.

Короче говоря, красив и величественен был шеф сейчас. Одним своим видом трепет внушал. Вот только Серёга все эти метаморфозы проигнорировал, сходу бухнув:

— Здрасьте, я...

Фрол Карпович словоизвержение подчинённого остановил взмахом руки.

— Помолчи, — сказал он. — Раз ты не голодный, то посиди в спокойствии, фильму посмотри. А я пока перекушу того-сего...

В подтверждение своих слов начальник достал откуда-то сбоку планшет с присоединёнными к нему простенькими наушниками, протянул его инспектору.

Иванов послушно принял устройство, нацепил акустику и привычно нажал кнопку сверху. Экран загорелся, отобразив явно заранее открытый видеофайл. Пальцем нажал «Воспроизведение».

Дисплей ожил, показывая незнакомую комнату без мебели. Съёмка велась явно продуманно, со штатива — камера у неизвестного оператора не подрагивала, смотрела строго в одну точку.

В центре помещения, на простом табурете, сидел благообразный, с обширной лысиной на голове и короткой, с проседью, бородкой, мужик лет пятидесяти. Небольшой, смиренно-печальный, весь из себя такой кругленький, как булочник со старой открытки. Пожалуй, сбрось он килограмм тридцать, заимей аскетичную впалось на щеках — и хоть икону мученика с него пиши, не ошибёшься.