— Ты привёл нас близко, — в конце концов проскрипел Уругал. — Так близко, что мы уже точно почувствовали, где находится то, чего мы хотим. Туда ты и должен ныне отправиться, Карса Орлонг. Ты так долго откладывал это странствие — свой путь к нам, и дальше — по дороге, которую мы для тебя избрали. Слишком долго ты скрывался под крылом этого мелкого духа, который только и может, что плеваться песком.

— Этот путь, эта дорога — куда они ведут? Чего вы хотите?

— Как и ты, воин, мы хотим обрести свободу.

Карса молчал. Алчете. Затем он сказал:

— Я собираюсь отправиться на запад. В Ягг-одан.

Он ощутил их потрясение, восторг, а затем волна подозрений вскипела и хлынула во все стороны от Семи богов.

— На запад! О да, Карса Орлонг. Но как ты узнал?

Ибо стал наконец сыном своего отца.

— Я уйду на рассвете, Уругал. И найду то, чего вы алчете.

Карса ощутил, как слабеет присутствие богов, и догадался, ощутил, что они отнюдь не столь свободны, как хотели показать. И вовсе не столь могущественны.

Уругал назвал эту поляну храмом, но за власть над ним шла борьба, и теперь, когда Семеро отступили, исчезли, Карса отвернулся от ликов богов и взглянул на тех, кому на самом деле посвятил это место. Своей рукою. Во имя тех цепей, которые смертный может носить с гордостью.

— Моя верность и преданность, — тихо проговорил теблор, — были отданы не тому, чему следовало. Я служил одной лишь славе. Словам, друзья мои. А слова могут нести ложную честь. Маскировать уродливые истины. Словам прошлого, что рядили теблоров в одеянья героев, — вот чему я служил. Хотя истинная слава была передо мною. Рядом со мной. Ты, Дэлум Торд. И ты, Байрот Гилд.

Из каменной статуи Байрота послышался далёкий, усталый голос:

— Веди нас, предводитель.

Карса вздрогнул и отшатнулся. Неужели я сплю? Затем расправил плечи.

— Я призвал ваши духи сюда. Пришли ли вы следом за Семерыми?

— Мы прошли по пустынным землям, — ответил Байрот Гилд. — Пустынным, но мы там были не одни. Чужаки ждут всех нас, Карса Орлонг. Эту истину они хотят скрыть от тебя. Мы призваны. И мы явились.

— Никому, — послышался голос Дэлума Торда из другой статуи, — не по силам одолеть тебя в этом пути. Ты водишь врагов по кругу, разрушаешь всякий расчёт и тем заостряешь клинок своей воли. Мы хотели следовать за тобой, но не смогли.

— Кто же, — спросил Байрот, чуть более громким голосом, — кто ныне наш враг, предводитель?

Карса выпрямился, замер перед двумя воинам-уридами.

— Вы узрите мой ответ, друзья. Узрите.

Дэлум заговорил:

— Мы подвели тебя, Карса Орлонг. Но ты вновь приглашаешь нас идти за тобой.

Карса сдержал в груди крик — яростный боевой клич, — будто он мог отбросить подступившую тьму. Он уже сам не понимал своих порывов, бурных эмоций, которые грозили вырваться наружу. Карса неотрывно смотрел на резное лицо своего высокого друга. Видел сознание в белоснежных чертах — Дэлума Торда, такого, каким тот был до встречи с форкассал — форкрул ассейл по имени Тишь, — которая мимоходом погубила его на далёком континенте.

Байрот Гилд сказал:

— Мы подвели тебя. И ты ныне зовёшь нас с собой?

— Дэлум Торд. Байрот Гилд, — хрипло проговорил Карса. — Это я вас подвёл. Но я готов вновь стать вашим предводителем, если вы мне то позволите.

Долгое молчание, затем Байрот ответил:

— Ну наконец-то, теперь есть чего ждать с радостью.

Карса чуть не грохнулся на колени. Горе наконец вырвалось, затопило его. Его одиночество завершилось. Покаянное служение окончено. Путь начинается вновь.

И ты узришь, любезный Уругал. О, что́ ты узришь!

В очаге едва тлели последние угольки. После того как ушла Фелисин Младшая, Геборик неподвижно сидел во мраке. Прошло некоторое время, прежде чем он взял пригоршню кизяков и заново развёл огонь. Ночь проморозила его до костей — даже невидимые руки замёрзли, стали тяжёлыми, точно ледышки на культях.

Единственный путь перед ним был короток, и пройти его следовало в одиночку. Геборик был слеп, но в этом — ничуть не более слеп, чем все остальные. Порог Смерти — замечен ли он издалека или обнаружен уже после того, как ты перешагнул, — всегда является неожиданно. Обетование внезапного исчезновения всех вопросов — однако по ту сторону врат не было ни одного ответа. Исчезновения будет довольно. И так — для всякого смертного. Хоть мы и жаждем ответов. Или — ещё большее безумие! — искупления.

Теперь, столько лет спустя, он наконец осознал, что всякий путь рано или поздно неизбежно превращается в одну-единственную цепочку следов. Которая ведёт туда, к самому краю. И… исчезает. Поэтому Геборика ждало то же, что и всех прочих смертных. Одиночество смерти. И последний дар небытия — безразличие.

Пусть боги сколько им заблагорассудится дерутся за его душу, грызутся и рычат над жалкой трапезой. А если другие смертные и будут о нём скорбеть, то лишь потому, что собственной смертью он разрушал иллюзию единства, столь утешительную на жизненном пути. На котором одним путником стало меньше.

Кто-то поскрёбся у полога шатра, затем откинул кожаный покров и вошёл.

— Хочешь собственный дом превратить в погребальный костёр, Призрачные Руки?

Голос Л’орика.

При этих словах Геборик внезапно осознал, что пот ручьём течёт по лицу и капает в ярящееся пламя очага. Задумавшись, он бросал в огонь кизяки — один за другим.

— Я увидел зарево — его трудно не заметить, старик. Лучше остановись. Дай ему прогореть.

— Чего ты хочешь, Л’орик?

— Я уважаю твоё нежелание говорить о том, что ты знаешь. В конце концов, никакого проку нет в том, чтобы выдавать Бидиталу или Фебрилу такие сведения. И потому я не буду требовать, чтобы ты объяснил, что именно почувствовал о Господине Колоды. Но я предложу обмен. И всё, что мы скажем, останется между нами. И только между нами.

— С чего бы мне тебе доверять? Ты сам скрываешься — даже от Ша’ик. Не говоришь, почему ты здесь — в её отряде Высших магов, на этой войне.

— И уже это одно могло бы тебе подсказать, что я — не чета прочим, — ответил Л’орик.

Геборик криво усмехнулся:

— Это делает тебе меньше чести, чем ты думаешь. Не выйдет никакого обмена, ибо ты не можешь мне сказать ничего такого, что я хотел бы услышать. Планы Фебрила? Он глупец. Извращения Бидитала? Когда-нибудь та или другая девочка всадит ему нож под ребро. Корболо Дом и Камист Релой? Они ведут войну против Империи, которая ещё далеко не мертва. И никаких почестей им не видать, когда они оба наконец окажутся перед Императрицей. Нет, они — преступники, и потому души их вечно будут гореть в преисподней. Вихрь? Эту богиню я презираю, и презрение моё лишь растёт. Так что же ценного можешь ты мне сообщить Л’орик?