это же время появился на фланге Лихтенштейн. Прискакал сюда и Суворов. Атакованный с фронта и с фланга Монришар начал отступление, которое вскоре превратилось в беспорядочное бегство. Французский генерал едва собрал свою дивизию на правой стороне Треббии.

Кавалеристы Лихтенштейна, разделавшись с Монришаром, подкрепили пехоту Меласа, теснимую колонной Оливье. Австрийцы двинулись вперед и спустились уже в самое русло Треббии, но сильный картечный и ружейный огонь понудил их вернуться.

К шести часам вечера союзники повсюду вышли на левый берег Треббии. Суворов хотел было возобновить атаку, но жара и чрезвычайное утомление войск вынудили его отложить наступление до завтра. Сам шестидесятидевятилетний полководец все еще находил силы ободрять, командовать, принимать новые решения, хотя почти трое суток не покидал седла. Скрывая свою усталость, он весело поздравил союзных генералов «с третьею победою» и поручил передать «большое спасибо» солдатам и офицерам. Кровопролитное сражение недешево обошлось союзникам. Но верный своим принципам Суворов намеревался добить армию Макдональда. К пяти пополуночи союзные войска должны были изготовиться к атаке.

— Завтра дадим еще четвертый урок Макдональду, — сказал фельдмаршал, отпуская генералов.

9 июня, когда забрезжил рассвет, аванпосты заметили, что на правом берегу Треббии нет французов. Ночью Макдональд увел армию, оставив небольшой кавалерийский отряд, который поддерживал бивачные огни и тем старался ввести в заблуждение союзников. Французская армия собралась 10 июня в горах, у местечка Борго-Сан-Донино. Макдональд потерял в общей сложности около восемнадцати тысяч человек. Из двух тысяч легионеров Домбровского уцелело только три сотни.

10-го же июня фельдмаршал дал своим войскам день отдыха. Теперь он мог принять меры против колонны Лапоипа, шедшей вниз по течению Треббии из местечка Боббио, и послать отряды для занятия Боббио. Французский генерал, узнавший о результатах битвы при Треббии, повернул назад, нашел местечко уже занятым союзниками, попытался атаковать русские части и был разбит. Неудачной оказалась и попытка Моро, который медленно двигался к Александрии, полагая, что Суворов все еще там. Сперва он напал на корпус Бельгарда, добился некоторого успеха, однако при приближении главной армии счел благоразумным отретироваться в Апеннины. Как бы для полноты торжества сдалась могучая цитадель Турина с трехтысячным гарнизоном.

Даже противник отдал должное действиям Суворова. О марше к Треббии Моро сказал как о «верхе военного искусства». Позже, при дворе Наполеона, Макдональд заметит в беседе с русским послом: «Хоть император Наполеон не дозволяет себе порицать кампанию Суворова в Италии, но он не любит говорить о ней. Я был очень молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

Павел I откликнулся на новую викторию рескриптом: «Поздравляю вас вашими же словами: „Слава Богу, слава вам“!» Хвостов уведомлял «дядюшку», что «сие дело здесь много гремит; в подобных случаях не надо скупиться на курьеров». Все представленные фельдмаршалом получили щедрые награды; ему самому был пожалован портрет императора, оправленный в бриллианты.

В России ликовали, во Франт щи ужасались; те же, кому надлежало, кажется, восхищаться победами Суворова более всего, — император Франц и гофкригсрат — проявили удивительную сдержанность. Слишком далеко зашли уже разногласия между русским полководцем и своекорыстным австрийским двором. Новым рескриптом Франц воспрещал Суворову какие-либо наступательные действия — к Риму, Неаполю или через Валлис и Савойю во Францию. Опека становилась оскорбительной. Это уже понимали многие из австрийцев.

Когда фельдмаршал спросил одного из союзных генералов, отчего после победы на Треббии Ганнибал не пошел прямо на Рим, тот ответил, что, вероятно, и в Карфагене был свой гофкригсрат.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

НОВИ

Юный Жубер пришел учиться; дадим ему урок...

Суворов

1

Корпус Ребиндера готовился в Пиаченце к встрече с любимым полководцем.

С вечера все чистились, бывалые солдаты рассказывали о Суворове и его победах. Рано поутру на равнине, среди кукурузных полей и виноградников, построились в каре три мушкетерских полка, егерский полк, три сводных гренадерских батальона и два казачьих полка — десять тысяч храбрейших воинов. Сверкала медь гренадерок и пуговиц на темнозеленых с красными отворотами мундирах, сверкали золоченые офицерские нагрудные знаки, сверкала синяя сталь русских штыков.

Стены Пиаченцы сплошь покрыты были толпою горожан. Синими мундирами выделялись среди них раненые французы, покинувшие гофшпиталь, чтобы увидеть своего победителя. Все взоры обращены были на дорогу.

Сержант Ребиндерова полка Яков Старков от радостного волнения всю ночь не смыкал глаз. И вот, вот он, отец Александр Васильевич! Фельдмаршал быстро ехал верхом, окруженный многочисленной свитой.

«Если бы не мать родная — святая дисциплина, удерживавшая в рядах ратников, — думалось Старкову, — то все войско кинулось бы к нему навстречу». Суворов остановил коня, разом оглядел солдат и громко сказал:

—      Здравствуйте, братцы! Чудо-богатыри! Старые товарищи, здравствуйте!

В ответ солдаты кричали ему приветствия — кто что мог и у кого что милого было на душе. Наконец громовое «ура» покрыло все.

Затем Суворов приказал начать экзерцицию, продолжавшуюся не более часа. По окончании учений корпус повзводно прошел мимо фельдмаршала. Находившиеся в его свите австрийцы удивлялись стройности фронта, молодцеватости и ловкости солдат, их веселому виду.

Войска остановились. Суворов подъехал прямо к полку Ребиндера, и батальоны тесно сомкнулись вокруг него.

—      Побьем неприятеля! И нам честь и слава, — летели над войсками его слова. — Глазомер! Быстрота! Натиск! Неприятель нас не чает, гцитает нас за сто верст, а коли издалека, на двух, трестах и больше. Вдруг мы на него, как снег на голову. Закружится у него голова! Атакуй, с чем пришли; с чем Бог послал. Конница, начинай! Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай! Пехота, коли в штыки! Братцы, вы богатыри! Неприятель от вас дрожит! Вы русские!..

И крик десяти тысяч солдат: «Веди нас, отец наш! Рады стараться! Ура!» — огласил окрестности Пиаченцы.

Когда Суворов уехал, командиры полков и батальонов повели к фельдмаршалу старых его знакомых. С какой радостью воротились под вечер старики и чего не наговорили солдатам. Гренадер Огонь-Огнев рассказывал:

—      Лишь вошли мы в огромную горницу — залу, как навстречу отец наш: «Здравствуйте, старые товарищи! Русские витязи!» — и подошел ко мне: «А, Михайло Михалыч! Здравствуй, Миша!» — и поцеловал меня «Здоров ли ты, Михайло Михалыч? Помнишь, как на Кинбурнской косе спас меня от смерти? Пора нам с тобою, Миша, на покой. Кончим эту войну, и ты поедешь ко мне, будешь за моим столом. О, какой же ты лысый, Миша, —