А женился он, как только буковку «к» на погонах сменил на две лейтенантские звездочки. Сразу после училища. И ведь не на ком-нибудь женился, а на библиотекарше. Рослая, ядреная, круглолицая, глаза как у следователя и коса толщиной с анаконду. В нее были влюблены поголовно все курсанты и даже значительная часть преподавателей. Но Галя была девушкой строгой и недоступной. На все подруливания у нее был один ответ:

– Товарищ курсант, не загибайте у книги страницы! И вообще – сходите вымойте руки!

А если ты думаешь, что к офицерам она относилась лучше, то глубоко ошибаешься. С ними Галя вообще была сурова до ледовитости:

– Товарищ майор, руки уберите! И вообще – приберегите ваши приставучести для жены.

Отличник боевой и политической подготовки, гордость и надежда училища, Геннадий Аристов всегда приходил в читальный зал с вымытыми руками, страниц не загибал и не жрал глазами проступавшие под трикотажным обтягивающим платьем трапециевидные девичьи трусики. Он был невозмутим и сдержан, ибо давно уже, лежа на узкой курсантской койке под вытершимся суконным одеялом, поклялся добиться двух вещей. Во-первых, стать космонавтом. Во-вторых, однажды намотать-таки на руку эту косу-анаконду, и чтобы потом измученная королевна книжной пыли уснула в его мускулистых объятиях.

И добился. Через загс, разумеется.

С тех пор Галина Дорофеевна больше не работала в библиотеке, да и вообще нигде не работала – летчикам-испытателям, а тем более космонавтам при проклятых коммуняках платили дай бог каждому. Но тем не менее суровая библиотекарская складка меж густыми бровями и строгий голос остались навсегда. Не знаю, кто уж там у них по ночам что на руку наматывал, но бесстрашный испытатель, а впоследствии космонавт Геннадий Аристов покрывался липким потом от одной мысли, что сведения или даже намеки на его небезупречное поведение досквозят до Галины Дорофеевны. Причем этот страх перед женой уживался в нем с чисто физической неспособностью пропустить мимо хотя бы одну смазливую девицу. Совершенно спокойно и безмятежно он чувствовал себя в жизни только один раз – во время стодвадцатидвухдневной космической вахты на борту станции «Мир». По возвращении он долго лечился в санатории, ему был предписан постельный режим, который отважному покорителю космоса помогали соблюдать две хорошенькие медсестрички…

Обычно Гена совершал супружескую измену со скоростью спецназовца, заваливающего террориста, и в семь часов вечера уже чинно ужинал в семейном кругу, опасливо ловя подозревающие взоры Галины Дорофеевны. А чтобы отвести от себя наветы, он скупо жаловался на боли в спине, покалеченной во время катапультирования, и говорил, что на очередной диспансеризации врачи запретили ему любые нагрузки на поясницу и резкие движения.

Так бы оно и продолжалось, но на пятом десятке мужчинам уже хочется большего. Им мало торопливого бомбометания с последующим возвращением на базу. Им, предпенсионным безумцам, хочется медового месяца в обществе беззаботной, веселой, пахнущей юностью и морем девушки. И лежа вечером в семейной кровати, рядом с верным телом Галины Дорофеевны, поглаживая ее привычные рельефы, Геннадий Сергеевич Аристов мечтал об иной доле.

Долю звали Оленькой. Она сама себя так называла: не Ольгой, не Олей, а Оленькой. И была она, как я уже говорил, ни много ни мало студенткой Академии современного искусства имени Казимира Малевича, в чем, конечно, учитывая профессию Галины Дорофеевны, можно было усмотреть определенную преемственность. Оленька обладала такими длинными ногами, произраставшими из такой восхитительной попки, что мужики на улице сворачивали шеи и сшибали фонарные столбы. Умна она не была, что, впрочем, для женщин и искусствоведов совсем не обязательно. Зато Оленька отличалась необычайной жизнерадостностью, какой только и может отличаться юная девушка, еще не сделавшая ни одного аборта и еще ни разу не оттасканная за роскошные черные кудри ревнивой женой. Глядя на нее, было трудно поверить, что ее курсовая работа именовалась «Миф в свете родовой травмы».

Нет ничего удивительного, что Гена потерял из-за нее всякое ощущение реальности и впервые за двадцать шесть лет дисциплинированного брака начал утрачивать элементарные навыки самосохранения. Нет, он все еще, настыковавшись в моей квартире до звона в ушах, возвращался домой к семи часам и, жадно ужиная, скупо жаловался жене на боли в спине. Но перед сном, запершись в ванной и громко пустив воду, герой-космонавт шептался с Оленькой по мобильному телефону. Все шло к катастрофе.

– Павлик! – взмолился он в один прекрасный день.

И Павлик сделал для друга невозможное. Во-первых, я искренне восхищался Геной и хотел ему помочь. Аристов – настоящий герой, Мужик с Большой Буквы. Именно такие всегда и выволакивали Россию из того дерьма, куда затаскивали наше женственное отечество разные додоны, которым История по ошибке вместо дурацкого колпака нахлобучивала на голову шапку Мономаха. Во-вторых, Гена дружил с президентом «АЛКОбанка» и активно хлопотал о большом кредите для меня. После скандала со столкнувшимися МИГами я попал в глубокую финансовую прямую кишку. Триумф в Ле Бурже моих надежд не оправдал. Многочисленными заманчивыми предложениями я попросту не успел воспользоваться: они исчезли в тот самый момент, когда стало известно о внезапной отставке Второго Любимого Помощника. Владимира Георгиевича погнали со всех постов, после того как в популярной австралийской газете, не знаю уж по чьей наводке (хотя догадываюсь), появилась статья… Думаете, об очередной «бордельере»? А вот и хрен! В статье просто-напросто говорилось о том, будто Оргиевич вполне может со временем стать президентом России. А такого в Кремле не прощают…

В результате я остался без кредитов и государственной поддержки. А любые приличные состояния в России – это всего-навсего невозвращенные кредиты, ибо любой возвращенный кредит – это всего лишь вовремя добытый новый кредит. Вот, в общем-то, и вся алгебра бизнеса, она же и высшая математика… Тот, кто вовремя не успевает продлить эту цепочку, оказывается лишним на празднике жизни. Его просто выбрасывают за борт акулам, потому что на нашем пьяном заблудившемся корабле осталась всего одна бочка солонины. Когда покажется земля, неизвестно, а жрать хотят все. Короче, чтобы порадовать Гену и выцыганить новый кредит, мне надо было потратиться.

Я договорился с Серегой Таратутой, представлявшим интересы «Аэрофонда» в Америке. Он напоил до бесчувствия вице-президента Национального общества ветеранов авиации «Икарус» генерала Джоуля, и тот прислал Генке на официальном бланке письмо, которое в переводе выглядело примерно так:

Всю почту в семье Аристовых вскрывала Галина Дорофеевна, и это приглашение, как и задумывалось, попало прямо ей в руки. Она без промедления на всякий случай отдала письмо на экспертизу своей приятельнице, работавшей в российско-американской фирме. Та тщательно исследовала бумагу, подтвердила ее подлинность и даже успокоила встревоженную подругу, объяснив, что с женами на подобные конференции почти никогда не приглашают, так как заокеанцы – патологические жмоты, в чем она сама уже не раз убеждалась, работая в совместной фирме. Выяснив все эти обстоятельства, Галина Дорофеевна дала на командировку добро, а в качестве отступного приказала привезти из Штатов кожаный брючный костюм, как у подруги. Но Гена, согласно разработанному мной плану, начал отказываться: