— А ты откуда знаешь? Он что, поляк?

— Да вот не могу понять. — Профессор вдохнул аромат свежего кофе и облизнулся от предвкушения. — Он бредит то на английском без акцента, то на немецком без акцента. А вчера сначала на украинском рассказывал о людоедах из Папуа — Новой Гвинеи, потом псалом «Живый в помощи» на русском читал. И поди пойми, кто он.

— Помочь тебе с ним? — предложил Халид, разливая ароматный кофе по чашкам.

— Сам справлюсь, — отказался Казимеж. — Ты своей работой занимайся.

— Я все-таки схожу с тобой, проведаю больного.

Старики неспешным шагом отправились в гостиницу для археологов. Весенний ветер подвывал в башне ворот сельджукской крепости. Когда-то входом в храм Белла служил восьмиколонный портик, в Средние века из него сделали боевую башню. Еще один угол храмовой ограды сельджуки тоже превратили в боевую башню, даже один зубец остался. Рядом — основание круглой башни, состоящей из одних сполий, «барабанов» круглых пальмирских колонн. Сам храм Белла находится внутри обширного двора с выветренными блоками от основания какого-то более крупного сооружения. В эпоху бронзы здесь устраивали жертвенные трапезы — десятки тельцов и баранов поедали лучшие люди города.

К главному храму, стоящему на возвышении, ведет пологий пандус. По нему выносили статую Ваала — в древности вокруг храма устраивали процессии с главной статуей божества. Такие сейчас можно увидеть в Индии, где тысячи людей во время праздников носят статуи Вишну или Шивы по улицам городов.

Вход расположен не с торца, как в Греции и Риме, а с длинной боковой стороны строения. Крыша храма плоская, как принято на Востоке. Высокие тонкие колонны храма по пропорциям больше похожи на персидские, чем на греческие или римские. Наверху — характерные для месопотамской архитектуры зубцы, как в Ниневии.

Старики, придя в гостиницу, обнаружили у дверей комнаты Виктора лежащего в полубессознательном состоянии на полу хорвата с ножом.

— Ты что это задумал? — вскрикнул Казимеж, поднимая под руки Стипа.

— Я все равно его убью! — простонал Врлич и пнул здоровой ногой в запертую дверь. — Клянусь слезами Богородицы!

Они оттащили раненого на постель.

— Забирайте его отсюда, он убийца Светы! Я отомщу за свою невесту! Вы понимаете это?!

— Убить человека, который без сознания? — мрачно спросил главный смотритель. — Разве это порадует Богородицу? Я так не считаю.

Стип задумался. Чувства, доставляющие радость, например любовь, имеют и противоположную сторону — боль от утраты любви. В этом суть жизни.

— Ну, тогда я его убью, когда он очнется и встанет на ноги!

Когда человек без страха берется за очень трудное и проблемное дело, это не всегда означает, что он смел или хорошо подкован в этом вопросе. А может, он просто ничего не понимает в том, за что так храбро взялся. Асаад забрал нож у Стипа и удалился в комнату Виктора. Тот ни разу не пришел в себя. Над ним возвышалась самодельная капельница. Свежие бинты уже не кровоточили. Доктор исторических наук Михайловский оказался хорошим санитаром.

5

Гранатовые деревья во дворе гостиницы шумели, словно убаюкивая двух пожилых участников археологической экспедиции. Они сидели рядом на крылечке. Профессор по обыкновению дымил трубкой.

— Скоро дождь пойдет, — зевая, указал поляк пальцем в хмурое небо, — в сон клонит.

— Не пойдет, — уверил его сириец, тоже посмотрев на небо и зевнув. — А в сон клонит потому, что пора отдыхать.

— Они скоро придут, — проворчал поляк после паузы.

— Кто?

Михайловский зевнул, затем выпятил губы, как бы разминая их, будто хотел предотвратить последующие попытки зевнуть, и продолжил:

— Террористы или американцы. Смысл терроризма, развязанного госдепом по всему миру, — предельное ограничение анонимности и личной свободы граждан. Знаешь, как эта война называется?

Халид Асаад не ответил.

— Борьба с терроризмом, — продолжил Казимеж Михайловский.

— Да брось, — не согласился сириец. — Они за землю воюют, хотят через нее газопровод из Кувейта в Европу провести, а Башар Асад не соглашается, чтобы не подставить нашего союзника Россию.

— У нас в Польше тоже американские базы, — вздохнул профессор.

— Самые крепкие стены выстроены из печали и уныния, — похлопал его по колену коллега. — Из-за них не видно будущего.

Поляк, уже устав зевать, прикрыл рот рукой и издал характерный звук.

— Заразил, старый черт, — едва сдерживаясь от зевоты, пошутил сириец.

Дверь за их спинами открылась, оттуда выглянул Али ибн Сина:

— Спите? Просыпайтесь! Ваш старший больной очнулся!

Старики поспешили зайти в гостиницу. Куриный суп, который состряпал старый поляк, был еще теплый. Профессор плеснул в глубокую тарелку половину половника.

— Еврейская кухня от польского ученого, — улыбнулся Казимеж и подсел на кровать к раненому. — Давай! Только не говори, что не понимаешь.

Он принялся кормить Лаврова с ложечки, как ребенка.

Виктор и не отказывался. Он с трудом открывал спекшиеся губы и проглатывал понемногу.

— Дзякую… — произнес он с огромным трудом по-польски, подождал, пока Казимеж промокнет ему губы чистым платком, и повторил: — Спасибо вам за все!

— Постарайся много не говорить, — предупредил его по-английски ибн Сина.

— У меня все болит, — пожаловался больной.

— Ничего, сделаю укол, и будет лучше, — пообещал врач.

Из соседней комнаты раздалось:

— Ну что, очнулся упырь?

— Кто это? — простонал Лавров.

— Не обращай внимания, это ненормальный! — ответил Халид и ушел в соседнюю «палату» к Стипу Врличу.

Тот лежал на спине и вслушивался в происходящее за тонкой стенкой. Увидев, что к нему заглянул старый сириец, прорычал:

— Я все равно его убью…

— Слушай меня! В моем хозяйстве никто никого не может убить, если я этого не захочу! — с металлом в голосе приструнил молодого мужчину Асаад. — Но если ты все-таки собираешься сделать это, ты сперва должен убить меня.

— Ну что вы, почтенный Халид, я вас очень уважаю, — сглотнув обиду, ответил Стип.

— Ты слышал, что я тебе сказал? — так же твердо вымолвил главный смотритель.

— Хорошо! — громко произнес Врлич, но на остальные слова у него уже не было сил. — Даю слово, что не убью его в вашем хозяйстве. Но как только этот убийца покинет Пальмиру, я сделаю свое дело.

Халид недовольно посмотрел на Стипа и закрыл дверь.

Вместе с Али ибн Синой свои вещи к нему в машину положил Казимеж Михайловский.