В том, какого рода деятельностью занимался Чернышёв, не оставалось никаких сомнений. Но император не пожелал схватить молодого шпиона за руку, чтобы не вызвать немедленной реакции со стороны России. Как уже подчеркивалось, Наполеон очень опасался, что русская армия перейдет в наступление еще до того, как он сосредоточит свои силы на Висле. Поэтому император не только не стал обострять ситуацию, но, наоборот, пригласил к себе Чернышёва на аудиенцию. И более того, пожелал видеть его даже два раза.

Первый раз Наполеон провел долгую беседу с молодым полковником 25 февраля, а следующая встреча состоялась прямо накануне отъезда Чернышёва 27 февраля. Оба разговора были необычайно продолжительными. Можно только изумиться их длительности, так как прощальная беседа длилась целых три с половиной часа. Наполеон вовсе не распекал русского флигель-адъютанта за его шпионские выходки. Более того, в своем официальном отчете Чернышёв отметил: «В течение всей аудиенции император Наполеон беседовал со мной с большим хладнокровием, как будто продумал заранее все, что он хотел сказать. Вообще он был очень осторожен и не держался так свободно, как в предыдущие разы, когда я имел честь с ним говорить. Его Величество часто старался себя сдерживать и казался очень умеренным».

Наполеон «не держался так свободно, как в предыдущие разы»… Ещё бы! Как император вообще нашёл в себе силы вежливо беседовать с тем, кто, как выяснилось, подкупал сотрудников военного министерства и воровал секретные документы! Да ещё говорить много и долго…

Беседа, разумеется, была в деталях записана Чернышёвым и представлена в докладе царю. Из долгого и довольно противоречивого монолога можно было понять лишь то, что император в который раз просил передать Александру, что он готов сговориться по всем вопросам, вызывающим разногласия. Он нисколько не скрывал, что начал подготовку к войне. Наполеон заявил: «Я начал теперь готовиться к войне. Если вы вернетесь сюда месяца через три или четыре, вы найдете все в другом состоянии, чем сейчас».

Многократно император повторял, что он не желает этой войны, которая навязана ему: «Признаюсь, — сказал он, — что еще два года назад я не верил, что между Францией и Россией может произойти разрыв. По крайней мере при нашей жизни, а так как император Александр молод, и я должен жить долго, я полагал, что спокойствие Европы гарантировано нашими взаимными чувствами. Мои остались неизменными, и вы можете передать ему, что, если судьбе будет угодно, чтобы два самых могущественных государства на земле сражались из-за пустяков, я буду воевать по-рыцарски, без всякой ненависти и злобы. Если позволят обстоятельства, я предложу ему даже пообедать на аванпостах… — Далее император продолжил: — Я посылаю вас к императору Александру как моего уполномоченного в надежде, что еще можно прийти к соглашению и избегнуть того, что прольется кровь сотен тысяч храбрецов только потому, что мы не сошлись во мнении насчет цвета ленты[67]».

На основании долгих бесед Наполеона можно с уверенностью сказать, что он собирался на войну с тяжелым чувством. В своей беседе с Меттернихом он сказал: «Если бы кто-нибудь мог избавить меня от этой войны, я был бы ему очень благодарен».

Конечно, если немедленный разрыв был нежелательным, Чернышёва по дипломатическим законам не могли арестовать и судить. Но с учетом того, что по нормам морали того времени царский флигель-адъютант действовал как подлец, его могли демонстративно с презрением вышвырнуть из Франции, сопроводив его экстрадицию жёсткими комментариями в прессе, опозорив его как офицера, обесчестившего себя шпионской деятельностью, и добавить к этому резкие выпады в адрес России. Так бы, наверно, и сделали, если бы Наполеон стремился к походу на Москву. Но даже в феврале 1812 г., уже начав собирать небывалую по численности армию, император не закрывал дверь для переговоров.

Разумеется, что касается подручных Чернышёва, с ними ни Наполеон, ни его полиция церемониться не собирались. Едва молодой офицер выехал из Парижа, как в дом, где он жил, нагрянула полиция. Поначалу обыск не дал никаких результатов, так как Чернышёв целую ночь перед отъездом провел у камина, сжигая все компрометирующие бумаги, которые не мог взять с собой. Но, на горе подельникам молодого резидента, была обнаружена небольшая записка, неизвестно почему оказавшаяся под ковром. Автором записки был как раз тот, кто сообщал молодому полковнику основные сведения. Тотчас же по почерку был обнаружен автор, которым оказался, как мы уже упоминали, сотрудник военного министерства Мишель.

Этот человек и все его сообщники в скором времени были арестованы. И только тогда, когда выяснились все подробности грандиозной шпионской аферы, Наполеон смог дать волю своему возмущению. Он пожелал, чтобы суд над предателями был проведен открыто и с соблюдением всех юридических формальностей. На скамье подсудимых оказалось четыре изобличенных чиновника: Мишель, Саже, Сальмон и Мозе. Несколько человек, ранее арестованные как их сообщники, были выпущены за недостатком улик. Отпустили также некоего Вюстингера, который был связным между Мишелем и Чернышёвым. Это было сделано потому, что Вюстингер был подданным иностранного государства, к тому же служащим русского посольства. Он присутствовал на суде лишь в качестве свидетеля.

Прокурор начал заседание 13 апреля 1812 г. напыщенной торжественной речью, близкой по стилю к помпезному классицизму, модному в то время: «Господа судьи! В какую пропасть преступлений и несчастий рискуют упасть те, кто по природе своей службы хранят секреты правительства, и те, которые без необходимости вступают в связи с агентами иностранных держав…»

На изобличения прокурора подсудимые могли ответить лишь что-то маловразумительное, и ни у кого не осталось сомнений в их виновности; тем не менее защите удалось отстоять сообщников Мишеля. Сам Мишель был приговорен к смертной казни с конфискацией имущества. Саже приговорили к наказанию древним способом — выставлению у позорного столба и денежному штрафу. Сальмона и Мозе, как ни странно, вообще оправдали.

Этот процесс, наделавший много шума в парижском обществе, можно привести в качестве единственного примера «информационно-пропагандистской войны». Несмотря на то что император мобилизовал небывалые еще в истории военные силы, о чем речь пойдет в следующей главе, никакой идеологической обработки в преддверии конфликта и отдаленно не проводилось. Ничего общего с современностью, когда могучие державы стирают в порошок противника с помощью средств массовой информации еще до того, как заговорит оружие. Всю энергию Наполеон сосредоточил на одном — собрать огромную армию и разгромить войска Александра в короткой чисто военной операции.

Итак, сомнений больше не было. Обе стороны сознательно стремились к военному конфликту. С запада и востока к границе герцогства Варшавского и России шли и шли войска. Никогда еще обе страны-участницы противостояния не готовились к войне так долго и так тщательно. Фактически битва должна была решить, кому править в Европе — Наполеону или Александру.