За время дружбы с Оскаром Уайльдом мне посчастливилось узнать многих выдающихся людей, но, думаю, ни один из них не оказал на мою жизнь более заметного влияния, чем Эйдан Эдмунд Феттес Фрейзер.

Первого сентября 1889 года — в тот день, когда мы с Оскаром с ним познакомились, ему исполнилось тридцать два года. Несмотря на глубоко посаженные глаза с тяжелыми веками, Фрейзер выглядел значительно моложе своих лет. Он был гладко выбрит, с четко очерченными, пропорциональными чертами лица, белой, как мел, кожей и высоким, точно вылепленным из алебастра, лбом. Темные, почти черные волосы, чуть длиннее, чем диктовала мода, инспектор Фрейзер зачесывал назад без пробора. С первого взгляда он производил невероятно сильное впечатление: высокий, худой, атлетически сложенный и одновременно угловатый. Оскару он напомнил картину Россетти[23]«Данте, рисующий ангела в годовщину смерти Беатриче», одну из его самых любимых; почти каждый красивый, бледный молодой мужчина вызывал у него ассоциации с «Данте» Россетти. Мне же показалось, что именно так должен выглядеть Шерлок Холмс, придуманный Конан Дойлом.

В тот момент Фрейзер занимал должность инспектора столичной полиции и был самым молодым среди своих двадцати двух коллег, однако, он родился джентльменом. Конан Дойл, который хорошо знал семью Фрейзера, рассказал нам, что его покойный отец унаследовал банановую плантацию в Вест-Индии, а благодаря денежным пожертвованиям двоюродного деда (брата деда Фрейзера по материнской линии) сэра Уильяма Феттеса, известного шотландского предпринимателя и филантропа, в Эдинбурге в 1870 году открылся колледж, получивший его имя. Эйдан Фрейзер был среди его первых учащихся и, разумеется, относился к числу образцовых студентов: хорошо воспитанный, высокоморальный, целеустремленный, капитан команды по крикету, потом команды по регби и, в конце концов (что не вызвало удивления или возмущения у его сверстников), капитан школы.

Только после Феттес-колледжа в «curriculum vitae»[24]Фрейзера возник элемент неожиданности. Он мог поступить в Оксфорд, в Баллиольский колледж и изучать там юриспруденцию. Но вместо этого решил остаться поближе к дому и заняться естественными науками в Эдинбургском университете. Именно там он и познакомился с Артуром Конаном Дойлом, который был на два года его младше (хотя Дойла всегда принимали за старшего из них). На целых три года они стали закадычными и неразлучными друзьями.

Дойл рассказал, что их дружба родилась из восхищения, которое оба испытывали перед спорными творениями профессора Томаса Гексли (биолога, прозванного «бульдогом Дарвина»), и укрепилась (что было вполне естественно) в те долгие часы, что они провели за игрой в гольф. Гексли приписывается изобретение термина «агностик», и Фрейзер с Конаном Дойлом — к огромному возмущению своих родных, являвшихся истинно верующими — начали открыто и с энтузиазмом защищать «агностицизм».

Еще большую тревогу у семьи Фрейзера вызвало поразившее всех заявление, которое он сделал сразу после того, как ему исполнился двадцать один год. Став совершеннолетним и будучи единственным сыном своего покойного отца, Фрейзер унаследовал состояние, превышавшее сорок тысяч фунтов, однако он поставил своих родных в известность, что после окончания обучения не собирается продолжать традицию семей Феттес и Фрейзер и заниматься коммерцией. Вместо этого он намерен уехать из Эдинбурга в Лондон и поступить на службу в недавно созданный в столичной полиции Департамент уголовного розыска.

Фрейзер объяснил, что департамент привлек его своим многозначительным адресом — Большой Скотланд-Ярд, а также перспективой делать «что-то настоящее и полезное», применяя к полицейской работе философские постулаты профессора Гексли, знаменитое высказывание которого звучало так: «Наука есть не что иное, как вышколенный и организованный здравый смысл».

Чтобы стать детективом в Скотланд-Ярде, Фрейзеру сначала пришлось служить констеблем. У него были все необходимые для этого качества. Ему исполнился двадцать один год, но было меньше двадцати семи; его рост составлял пять футов и девять дюймов без носков и обуви; он мог продемонстрировать, что умеет «хорошо читать, а также разборчиво и грамотно писать»; его посчитали «достаточно умным» и «не имеющим никаких жалоб на здоровье». Учитывая преимущества полученного Фрейзером образования, неудивительно что он без усилий поднимался по служебной лестнице, получая повышение каждый год.

В тот день, когда мы с ним познакомились, Фрейзер как раз начинал службу в новой должности — детектива-инспектора, отвечающего за координацию всех оперативных действий Скотланд-Ярда в пяти из семнадцати дивизионов столичной полиции: А (Уайтхолл), В (Челси), С (Мэйфер и Сохо), D (Мэрилбоун), F (Кенсингтон). Как он сам сказал, исключительно из соображений алфавитного порядка, он хотел бы получить еще и дивизион Е, но, по его словам, «логика никогда не являлась сильной стороной столичной полиции», и потому Е (Холборн) оказался в одной компании с G (Кингс-Кросс) и N (Излингтон), которыми командовал его друг, тоже шотландец, инспектор Арчи Гилмор.

Когда нас с Оскаром провели в кабинет Фрейзера на четвертом этаже нового здания Скотланд-Ярда, было около четырех часов дня. Фрейзер стоял около своего письменного стола, к нам спиной, в полном одиночестве. Очевидно, смотрел в узкое окно вниз, на набережную Темзы.

— Прошу вас, — сказал он, услышав, что мы вошли, и быстро повернулся. — Уверяю вас, я не просто так смотрю в окно. Я изучал ваши визитные карточки. Сегодня мой первый день в этом кабинете. Здание совершенно новое, и архитектор — шотландец, но свет здесь просто ужасающий. Прошу меня простить.

В кабинете, тесном и Неуютном, действительно было темно, но Фрейзер держался тепло и доброжелательно, что нас порадовало. Он пожал нам руки, хлопнул в ладоши и наградил сияющей улыбкой.

— Добро пожаловать, — сказал он.

У него был маленький рот, но замечательная улыбка и безупречные зубы, белые и ровные, сверкающие, точно перламутр.

— Добро пожаловать, — повторил Фрейзер и присел на край пустого деревянного стола, предложив нам садиться.

В кабинете имелось всего два жестких стула с прямыми спинками, которые стояли около стены, и Оскар с подозрением на них посмотрел.

— Мы просим прощения за то, что побеспокоили вас… — начал он, не слишком грациозно присев на край стула.

— Никакого беспокойства, — сердечно заверил нас Фрейзер. — Вы оказали мне честь своим визитом. Друг Конана Дойла — мой друг. — Его лицо было таким бледным, кожа гладкой, а глаза такими темными, что энергичные манеры и ослепительная улыбка вступали в противоречие с внешностью. — Сегодня я первый день на новой должности и вы мои первые посетители. Могу я предложить вам чашку чая?