Тони был славным и симпатичным японским пареньком, но сейчас я видела перед собой лишь лицо Сона, вампира-китайца из нашего братства. Нас было пятеро, считая меня, а Сона я сделала вампиром предпоследним, перед Вайкеном. Когда я нашла его, Сону только-только исполнилось восемнадцать и он был воином. Дело происходило в восемнадцатом веке, и я решила соблазнить его. Выбирая нового члена для братства, я оценивала ловкость, выносливость и способность убивать. Сон считался самым смертоносным воином во всем Китае, и я выбрала его, чтобы никогда больше не тревожиться о том, чтобы защитить себя.

Взгляд мой скользнул по высоким скулам и гладкой коже Тони. За спиной у него по стеклу мерно забарабанил дождь. Я чуяла запах мокрой земли, я перестала быть вампиром. Как давно уже мое обоняние не в силах было распознавать ничего, кроме запаха крови и теплого человеческого тела!

— Кроме того, — продолжил Тони, все еще имея в виду портрет, — у тебя такая своеобразная внешность. Мне нравится, когда люди выглядят необычно. Я тоже, знаешь ли, не очень тут характерно выгляжу.

— Да, пожалуй, — согласилась я и с улыбкой прибавила: — Я стала иной.

Тони улыбнулся.

— Клево, — сказал он, скрестив руки на груди.

— Ну, мне пора. — Я шагнула к двери, но уже с порога снова обернулась к Тони. — И да, насчет картины. Будет честный обмен. Ты научишь меня водить, а я буду твоей моделью.

Тони улыбнулся. Я обратила внимание, какие белые у него зубы. Признак хорошего здоровья и хорошего питания. Кровь у него, верно, сладкая и приятная на вкус.

— Идет, — сказал он.

Я зашагала вниз по винтовой лестнице.

— Черт, черт, черт! — вдруг взвился Тони и бросился мимо меня вниз по ступеньками.

— Ты куда?

— Только сейчас заметил, что дождь! — пояснил он. — Оставил окно открытым!

Он бежал, перескакивая по две ступеньки за раз, сумка с учебниками так и болталась из стороны в сторону. Подошвы сандалий звонко шлепали по полу. Вот он достиг первого этажа — раздался стук ног по каменной плитке и звук открывающейся двери.

На лестничную площадку второго этажа выходило такое же оконце, как в башне: прямоугольное и совсем маленькое, но из него открывался великолепный вид на луг и здание школьного клуба. Я опустила сумку с учебниками на ступеньки и прижала ладонь к холодному камню стены. Припав почти вплотную к окну, я смотрела, как разбиваются капли дождя о плитки дорожек внизу. И тут мне вдруг подумалось: а ведь я не стояла под дождем с 1417 года. Последний раз я чувствовала прикосновение дождевых капель в ту самую ночь, когда оставила в нашем яблоневом саду мамины сережки. В ту ночь, когда я встретила Рода и с первого взгляда без памяти влюбилась в него.

В ночь, когда я умерла.

Хэмпстед, Англия, яблоневый сад, 1417

По крыше отцовского дома барабанил дождь. Мы жили в маленьком двухэтажном маноре на задворках монастыря. От самих монахов нас отделяли яблоневые сады — два больших луга, засаженных яблонями. Отец мой был сиротой. Монахи воспитали его и выучили выращивать яблоки.

Близилась полночь, дождь тихо и мерно стучал по крыше. Я сидела в кресле-качалке, глядя за окно, на сад. Дом молчал, слышались лишь стук дождя да храп отца наверху. В камине еще тлели угли, и ногам моим было тепло. Стояло начало осени, и погода была совсем еще летней. Хотя сентябрь еще не вступил в свои права, наша семья вздохнула с облегчением — мы уже отослали первую партию яблок ко двору семейства Медичи в Италии.

На мне была лишь белая ночная сорочка. В те дни ночные рубашки шили просторными и совсем прозрачными. Сквозь тонкое полотно нетрудно было во всех подробностях разглядеть мое пятнадцатилетнее тело. Волосы у меня были такие же каштановые и длинные, как сейчас, но тогда я заплетала свободную косу и перебрасывала ее через грудь, слева. Она доходила мне до самой талии.

За мокрым стеклом уходили во тьму многочисленные шеренги деревьев, а справа, вдали, в окне монастыря тускло мерцала свеча. Я покачивалась в кресле, лениво глядя на дождь, а потом решила снять мамины сережки, что она мне позволила поносить с утра. Однако, подняв руки к ушам и коснувшись мочек, я обнаружила, что правая сережка пропала. Я вскочила с кресла. Последний раз я проверяла сережки… где ж это было? Отец еще заметил, как красиво блестит золото на солнце… ага, на краю сада, в последнем ряду!

Не успев даже подумать хорошенько, я выбежала в заднюю дверь, промчалась через сад и, бросившись на колени в последнем ряду, принялась судорожно обшаривать землю. Мне и в голову не приходило, что уже совсем поздно, что я испачкаю сорочку мокрой землей. Как я взгляну в глаза матери завтра, когда придется сознаться, что я потеряла ее любимую сережку? Она погладит меня по щеке, скажет, что это всего лишь украшение, не выкажет ни малейшей досады… Не вытирая залитого дождем лица, я ползла вдоль ряда деревьев, как вдруг прямо передо мной остановилась пара черных башмаков с серебряными пряжками. Башмаки эти были не на высокой подошве, как носят теперь, а на низкой, сшиты из толстой кожи и закрывали ногу до середины голени. Я медленно подняла голову, так что увидела сперва продолжение ног незнакомца, потом его тело — и наконец встретилась взглядом с самыми яркими и пронзительно-синими глазами, какие только мне доводилось видеть. Над ними чернели стрелы бровей, идеально сочетающихся с решительным подбородком и орлиным носом незнакомца.

— Настоящее приключение, верно? — спросил Род Льюин так небрежно, точно речь шла о погоде, и присел на корточки рядом со мной.

В ту пору волосы у него спадали по плечам роскошной гривой. Губы, как всегда, были надменны, а лоб нахмурен. Мне еще не исполнилось и шестнадцати, я никогда не покидала отцовского сада — и вот предо мной предстал самый прекрасный в мире мужчина. Он и вправду казался воплощением мужественности, хотя был с виду молод, почти одних со мной лет. Но что-то в его взгляде подсказало мне: этот гладкощекий и совсем еще молодой юноша гораздо, гораздо старше меня. Казалось, он успел повидать весь мир, вызнать все его секреты и тайны. Род был облачен в черное, и чудилось, что ярко-синие глаза глядят на меня из кромешной ночной мглы.

Я без сил рухнула на мокрую землю. Я и сама уже промокла насквозь. Отпрянув, я попыталась отползти от человека, что стоял предо мной. Под ногами у меня хлюпала вязкая грязь.

— Это… это монастырский сад, — жалко пролепетала я.

Род снова выпрямился, упер руки в бедра и огляделся по сторонам.

— А так и не скажешь, — промолвил он, притворяясь, будто сам не знает, куда попал.

— Что вам нужно? — откинувшись назад, я глядела на него снизу вверх.

Он шагнул ближе и, остановившись почти вплотную ко мне, протянул руку. На среднем пальце блеснуло ониксом кольцо. Я никогда еще не видела такого камня: черного, гладкого, плоского, без малейшего блеска или искорки. Род медленно раскрыл сжатый кулак — на ладони лежала мамина сережка. Я поглядела на нее, а потом снова встретилась глазами с Родом. Он улыбнулся, и я ощутила глубоко внутри что-то такое, чего никогда еще не чувствовала прежде. Как будто под сердцем у меня что-то затрепетало.