Мягкие карие глаза доктора по имени Ариф смотрят в сторону. Он делает глубокий вдох, несколько раз моргает, а когда выдыхает, все его боксерское тело словно сжимается.

— К сожалению, пока ничего сказать нельзя. Мы сейчас попытаемся остановить кровотечение.

Он смотрит в стену мимо меня.

Я не вполне понимаю, что происходит дальше, медсестра, видимо, берет меня за локоть, чтобы я не упал.

Все по-прежнему как в тумане, кружится голова, и мне никак не унять дрожь. Телефон снова вибрирует. На дисплее номер Гун-Бритт. Объясняю, что Бьянке будут делать операцию.

— О нет! Дорогая, милая Бьянка!

— Как дети?

— В шоке. Волнуются.

Мне трудно говорить, но я должен им что-то сказать.

— Вы можете включить громкую связь?

Гун-Бритт тяжело дышит и, кажется, открывает дверь.

— Полиция отпустила Жаклин, — сообщает мне она. — Они ее быстро допросили у нас на кухне и отпустили домой. Хорошо хоть машину забрали.

На это я не отвечаю. У меня нет сил.

— Самое важное — чтобы Бьянка поправилась.

— Да, конечно.

Раздается треск и звук изменяется, когда она включает динамик. Я пытаюсь сосредоточиться.

— Папа?

Я слышу голос Вильяма.

— Малыш.

В горле растет ком, я стараюсь сдержать слезы.

— Сестренка тоже рядом?

Белла отвечает сама:

— Ты приедешь домой? Доктор уже вылечил маму?

— Нет, но скоро, — сдавленно шепчу я. — Сначала ей сделают операцию. А потом мама вернется домой.

— Это долго? — спрашивает Белла.

— Не знаю.

Вильям явно нервничает:

— А где ей будут делать операцию?

— В голове.

Я не хочу ничего скрывать, но они все-таки дети.

— Тут очень хороший доктор, и он обязательно вылечит маму.

— Обещаешь? — спрашивает Белла.

— Обещаю.

Обещаю и клянусь. Что еще остается?

— Я скоро к вам приеду. — Я чувствую, что больше ни минуты не могу без них. — Я вас люблю.

Гун-Бритт выключает громкую связь и снова закрывает двери:

— Это настоящий кошмар, Микки.

— Да. Здесь я сейчас ничем помочь не могу. Я еду домой, к детям.

— Мы с Оке рядом, вы же знаете.

— Сестра Бьянки тоже приедет, — сообщаю я.

— Сиенна? Я думала, они не общаются.

Я тоже так думал. Откуда Гун-Бритт знает, как ее зовут?

— Послушайте, — Гун-Бритт понижает голос, — в том, что случилось, виноваты вы. Вы же понимаете это, да?

До катастрофы

Лето 2015 года

В одно из последних воскресений лета меня разбудил голос с нижнего этажа:

— Есть кто-нибудь? Вы дома?

Бьянка побежала по лестнице в трусах и рубашке, а я смотрел вниз, наклонившись через перила. В холле стоял Фабиан, в застиранной футболке и бермудах, его короткие, кое-как остриженные волосы были взъерошены еще больше, чем обычно.

— А чем вы занимаетесь? — спросил он, глядя вверх на меня.

— Спим, — ответила Бьянка.

— Так долго? Можно мне войти?

Как будто он уже не вошел.

Я вздохнул, Бьянка, обвязавшись вокруг талии банным полотенцем, поспешила в кухню.

— А который час? — спросила Бьянка.

— Не знаю, — ответил Фабиан.

— Как ты попал в дом? — крикнул я сверху.

Он запрокинул голову и улыбнулся так широко, что при желании я мог бы разглядеть миндалины.

— Через дверь, конечно.

— Разве она была открыта? — спросила Бьянка.

И оба они посмотрели на меня.

— Не знаю, — ответил я. И тут же добавил: — Я исправлюсь.

После переезда в Чёпинге у меня появилась плохая привычка оставлять наружную дверь незапертой. В Стокгольме такое совершенно немыслимо, но тут другое дело. Запираться здесь казалось излишним.

— Звонка же нет, — объяснил Фабиан.

— И то верно, — вздохнул я.

Звонок так и лежал в одной из коробок из-под бананов, что стояли вдоль стенки в гостиной. Как только я о них вспоминал, у меня начиналась мигрень.

— Можно мне побыть у вас? Я могу помочь красить. Или поиграть с Вильямом.

Бьянка бросила на меня умоляющий взгляд. Мы оба считали, что Фабиан слишком взрослый, чтобы играть с Вильямом, но ни я, ни она не решались об этом сказать.

— Можно, но позже, — сказала Бьянка и посмотрела на дисплей телефона. — Сейчас только четверть восьмого.

— О’кей, — ответил Фабиан. — А когда будет можно?

— Приходи через несколько часов.

— Несколько часов? — переспросил он. — А точнее нельзя?

Бьянка сдержала вздох:

— Через два часа. Возвращайся через два часа.

И он вернулся. Он всегда возвращался.

Вечно возникал в саду, у ворот, в гараже, в общем дворе. Такой черт из табакерки. Отвернешься на минуту — парень тут как тут, стоит и что-то говорит прямо тебе в ухо.

— Он как привидение, — как-то сказал я Бьянке. — Появляется ниоткуда.

— И похоже, интересуют его не игры с Вильямом, — заметила Бьянка.

— Вот-вот, ему нужны именно мы.

Мы рассмеялись, и капля краски упала с моего валика на пол.

— Черт, везде эта краска.

— Думаешь, он с диагнозом? — спросила Бьянка.

— Наверняка. Народ сейчас получает диагнозы чаще, чем письма по почте.

Бьянка рассмеялась и брызнула в меня кистью.

— Не надо красить все только в черное и белое. Хорошо, что людям сейчас помогают. И что каждый может узнать, почему он чувствует то, что чувствует.

— Конечно. Но иногда получается чересчур. Разве нужно наклеивать ярлыки на каждую личность?

— Пожалуй, нет. — Бьянка задумалась. — Что ты думаешь о Фабиане? Синдром Аспергера?

— Не знаю.

— Он очень начитан в некоторых областях, — сказала Бьянка. — Я думаю, он умный. И речь у него более взрослая, чем у нормального тринадцатилетнего подростка.

— С интеллектом у него точно все в порядке, — сказал я.

— Тогда что? — настаивала Бьянка.