Что касается реакции США на декларацию ЕЭС, нетрудно предположить, что Киссинджера, который стал «царем» ближневосточной дипломатии, такая услужливость Европы лишь раздражала. Во время своего очередного разговора по пути домой в Лондоне он меланхолично заметил, что НАТО «никогда не была единой ни по одному вопросу, за исключением единственной, но маловероятной вещи – прямой военной атаки на Западную Европу».

В настоящее время в литературе утвердился консенсус относительно того, что Ноябрьская декларация ЕЭС 1973 года является символом осознания Европой необходимости играть более активную роль в регионе во имя защиты своих интересов. Эта декларация открыла эру «политического активизма» ЕЭС на Ближнем Востоке, которая хоть и продлилась недолго (до середины 1974 г.), но, перейдя в экономическую сферу, все-таки стала первым шагом в формулировании «особой позиции» Старого Света по отношении к арабо-израильскому конфликту. О. Гфеллер полагает, что Ноябрьская декларация, будучи инициированной Ж. Помпиду, означала европеизацию ближневосточного курса самой Франции, который до этого момента Париж проводил в индивидуальном порядке.

Помимо дипломатических коллизий, атлантическое и европейское единство подтачивали и экономические проблемы, запущенные Октябрьской войной. Что касается ЕЭС, то, хотя страны Сообщества ранее достигли договоренности о координации усилий на нефтяном фронте, все же энергетическая политика в это время не являлась приоритетным направлением действий европейских органов. По иронии судьбы, именно в первый год существования ЕЭС в расширенном составе (1 января 1973 г. членами ЕЭС стали Ирландия, Дания и Великобритания) случился кризис, который должен был стать тестом на жизнеспособность европейской идеи. Сама по себе способность девяти стран выступить единым фронтом в ситуации экономических затруднений, таким образом, приобрела политическое значение. Так, например, «горячей» темой для Сообщества стала возможность обращения Нидерландов в Еврокомиссию с просьбой о запуске системы перераспределения углеводородов между странами-членами, что могло вызвать дальнейшее сокращение поставок в Европу со стороны арабских стран в качестве ответной меры. Неспособность Европы выступить единым фронтом в ответ на «нефтяную агрессию» арабов против члена Сообщества, Нидерландов, министр промышленного развития и науки Франции М. Шарбоннел, выступая в Национальном собрании, назвал «энергетическим Мюнхеном».

На деле, столкнувшись с эмбарго, страны ЕЭС принимали меры по собственному спасению, казалось бы, отбросив в сторону высокие идеалы европейского единства. Проявлением этого «эгоизма» стали попытки отдельных стран добиться заключения двусторонних договоров с арабскими правительствами. Таким образом, энергетический кризис в случае с Сообществом трансформировался в кризис взаимного доверия и кризис веры в европейскую идею, причем как среди членов самого сообщества, так и среди остальных игроков международной арены. Ситуация конца 1973 года для сторонних наблюдателей выглядела так, точно «в камине Общего рынка то и дело сгорают несбывшиеся надежды».

«Арабская атака» может быть признана политически удачной и в том, что касается создания проблем между США и их союзниками в экономической сфере. Причем этот успех был непреднамеренным, поскольку львиная доля европейского возмущения непосредственно во время эмбарго выплеснулась на американские нефтяные корпорации. Проведенные исследования показали, что в ходе кризиса они сработали на пользу США. Повинуясь указаниям правительств стран – членов ОПЕК сократить добычу нефти, нефтяные гиганты распределили всю тяжесть эмбарго, направленного, прежде всего, против США и Нидерландов, между всеми западными странами, выступив в роли буфера между потребителями и ОПЕК. Глава корпорации BP в беседе с главой британского дипломатии остроумно назвал это принципом «равенства страданий» (equal misery). А между тем, вопреки широко разрекламированной антиамериканской направленности действий ОАПЕК, и ARAMCO, и Shell, работавшие в Саудовской Аравии, получили приказ от короля Фейсала доставить всю законтрактованную нефть Тихоокеанскому флоту США, так как Эр-Рияд решил «уважительно отнестись к этому контракту». Руководство Великобритании, например, узнало об этом из встречи главы Форин-офиса с руководителями компаний BP и Shell, прошедшей в Лондоне 7 ноября 1973 года, и это не могло не вызывать неприятных вопросов.

Итак, Октябрьская война и нефтяное эмбарго 1973 года, обнажив расхождения в экономической и политической сфере, серьезным образом повлияли на атмосферу отношений внутри Западного блока.

2.4. Разрядка или третий мир? СССР и энергетический кризис 1973–1974 годов

Отдельно стоит остановиться на происхождении идеи нефтяного эмбарго 1973 года, споры вокруг которого не утихают до сих пор и в прессе, и в академическом сообществе. Один из обсуждаемых вопросов касается «советского следа» в арабской атаке, что вполне логично, если посмотреть на последствия, которые это решение возымело для капиталистической экономики. Так, например, еще в 1975 году известный специалист по советской экономике, профессор Гарвардского университета М. Голдман написал в The New York Times о том, что именно СССР подтолкнул арабов к наложению эмбарго, сорвав при этом большой куш: воспользовавшись ситуацией, в обмен на предоставление оружия он смог приобрести 30 млн тонн нефти, которая перепродавалась странам, подвергшимся эмбарго, причем в отдельных случаях цена за баррель доходила до 18 долларов – суммы по тем временам неслыханной. Бывший редактор The Wall Street Journal В. Ройстер увидел прямую связь между поставками советского оружия арабским странам и способностью Кремля контролировать арабскую нефть: «Пока арабы остаются верны политике «Сбросить Израиль в море!», Советский Союз, если он пожелает, сможет принудить их блокировать поставки нефти, потому что он распоряжается поставками оружия, столь необходимого для достижения этой арабской цели».

На наш взгляд, важно учитывать, что этот нефтяной бойкот был не первым в арабской истории, новизна состояла лишь в его масштабе. В этом смысле внесение в санкционный список Нидерландов с их Роттердамом оказалось весьма эффективным шагом арабских стран. Кроме того, без согласия и ведущей роли Саудовской Аравии это эмбарго оказалось бы пустым звуком, да и вообще вряд ли могло быть реализовано. СССР же не имел никаких рычагов влияния на королевство, и даже президент Египта А. Садат, организаторская и политическая роль которого в проведении эмбарго неоспорима, вряд ли мог бы стать проводником советского влияния на королевство, если учесть, в каком натянутом состоянии находились советско-египетские отношения накануне войны. Во всяком случае, в доступных архивных источниках нам не удалось обнаружить подтверждения этой теории. Приписывание авторства идеи об эмбарго СССР опроверг и академик Примаков в интервью с автором. Он пояснил, что, возможно, такие слухи в американской прессе выросли из его совместной с В. В. Журкиным встречи в мае 1973 года с сотрудниками Совета по международным делам в Нью-Йорке. В ходе этого заседания они, почти в шутку, заявили о возможности инициированной арабами войны на Ближнем Востоке, которая может сопровождаться нефтяным эмбарго. Этот сценарий, по его словам, был придуман ими по дороге от метро к штаб-квартире Совета, и первоначально его восприняли как сущую нелепицу, однако после того, как в конце года он реализовался с пугающей точностью, у них возникли серьезные проблемы с визами.