А, вот, ещё: чтобы голос не пропадал от болезни или вернулся. Брат Ирлик думает, что я через это к медицине пришёл.

— А что значит "дорогие подношения"? — переспросил психолог. — Уборщица вам платила, что ли?

— М? Нет, — удивился господин Умукх. — Она вареньем поделилась. Очень не хотела.

— А вы, — тревожно заговорил я, — ещё что-то кому-то делали здесь, на проекте?

— Да-а, — неуверенно ответил господин Умукх. — Но не по музыке. Лечил кого-то.

— Кого? — с замиранием сердца спросил я. Господин Сержо ведь указал специально, чтобы мы разъяснили подопытному, чтобы никого не лечил без присмотра...

Взгляд господина Умукха остекленел и потерял осмысленность.

— Не помню... Может, это ещё только будет.

— Как это — будет? — пропыхтел главный психолог, утирая лоб салфеткой. Я его понимал.

— Я не всегда прошлое от будущего хорошо отличаю, — развёл руками господин Умукх. — Извините.

— То есть получается, — произнёс доктор Зеленски, доставая новую салфетку, — всё, что мы до сих пор выясняли о ваших способностях, это только вершина айсберга. А на самом деле вы можете намного больше, но только за подношения?

Подопытный закивал.

— Какого рода подношения вы принимаете? — спросил я, мысленно заваливаясь куда-то в семантическое поле окровавленных алтарей и обезглавленных пленников. Такое, кажется, практиковалось у некоторых предков муданжцев... хотя то были южноамериканские индейцы, но как знать, флора вот кое-какая из Южной Америки на Муданг переселилась.

Господин Умукх задумался, и по его расфокусированному взгляду я сразу понял, что ничего внятного он не ответит. Похоже, это как с запретами — он не может говорить об этом осознанно. По нашим наблюдениям, у него вообще плоховато с перечнями.

— Вы сказали, она угостила вас вареньем, — зацепился за ниточку лингвист. — А то, что господин Сержо вам фруктов навёз и мёда, это тоже подношение?

Господин Умукх рассеянно кивнул.

— Да, но дешёвое. Много за такое не сделать.

— Как может быть, что банка варенья дороже, чем несколько ящиков его же и кубометры сот? — не понял физиолог. То есть мы все не поняли, но он высказал.

Господин Умукх потёр лицо скрюченными пальцами, есть у него такой мушиный жест.

— Не знаю. Я устал. Хочу посмотреть цветочки.

С этими словами он обратился в насекомое и улетел куда-то по коридору.

— Цветочки?.. — прошептал Грём.

— Это он так развлекается, — подала голос лаборантка. — Я видела. Сидит у забора, где какие-то ромашки на газоне цветут, и рассматривает их.

— И часто он так... превращается? — спросил физиолог, который своими глазами увидел это впервые.

— Нечасто, — покачал головой я. — Только если сильно от нас устаёт.

— Слушайте, — заговорил профессор Морфелло пониженным голосом, — нам надо прекратить его подкармливать. Вообще всем, обязательно. Вы же слышали, он понимает как просьбы обычные фигуры речи. Уборщица наверняка не собиралась его просить сделать себе идеальный слух, она просто так выразилась! А что если кто-то ляпнет "чтоб мне пусто было"?!

— Надо господину Сержо сказать, — закивал я. — Чтобы распорядился и довёл до всеобщего сведения.

— Господи, — выдохнул психолог, заставив всех нас вздрогнуть. — Как с ним работать вообще, если на каждом шагу засады?!

— Вы лучше к божествам не взывайте, — шёпотом посоветовал лингвист. — Призовёте ещё, не дай... В общем.

10 июля

Анатоль Сержо, руководитель проекта

Когда все ушли, я прокрался в свою каморку, где статуэтка уже обросла свечами и лампадами, плошками с мёдом и прочими липкостями, искусственными цветами, кристаллами и тому подобной дребеденью — всем, что мне удалось нагуглить в качестве подношений и украшения алтарей языческим богам. Пожарную сигнализацию здесь пришлось отключить: не знаю, как бы она отреагировала на бездымное пламя, но проверять не хотелось.

Кем я себя чувствовал, когда покупал всю эту дребедень — кто бы знал. Ну сласти ещё ладно, хотя пришлось потом подтереть историю расходов, потому что домашнюю бухгалтерию ведёт жена, и списки моих покупок в супермаркете она видит. К счастью, за годы работы на проектах минбеза я обзавёлся инструментами, которые это позволяют провернуть. Но заказывать что-либо с доставкой — что сюда, что домой, — я не решился. Пришлось идти ногами в один из этих бабских магазинов домашнего декора и выбирать там свечки, как какой-то, прости господи, визажист. В жизни не испытывал большего стыда. Понятное дело, что под кепкой, очками и респиратором меня никто бы не узнал, тем более с камер, но я на всякий случай ещё и расплачивался с временного эспажанского счёта, который завёл только для этого, да так, что отслеживать пришлось бы полгода.

Я тяжело опустился коленями на подушку, свистнутую со стула в рекреации, и сложил руки перед алтарём, стараясь сосредоточиться на том, чего хочу от этого паразита. Чтобы он не вредил людям. Чтобы не пожаловался на меня муданжцу. Чтобы побыстрее раскололся, ответил на все вопросы учёных, а лучше вообще оказался массовой галлюцинацией.

Вряд ли он мог исполнить последнее — тут получался какой-то замкнутый круг логики, но этого я на самом деле хотел сильнее всего. Хоть бы сгинул уже, отвалил обратно на свой Муданг, а там объявили полную изоляцию. Хоть бы Земля перехотела с ним связываться.

Музыка и медицина. Эти учёные втирали мне полушёпотом, что ему подвластны только музыка и медицина. Выходит, молиться ему тут о моих желаниях бессмысленно, нужно вынудить его пообещать. Обещать он может и то, что не относится к его сфере влияния. Обещал же он уборщице не носить угощения в комнату, и вон до сих пор не носит.

Я помедитировал перед алтарём ещё немного, наблюдая, как по разложенным в чашечки сластям ползают мухи. Тварь не возражает против мух, а оставлять здесь окно закрытым я не решался — вдруг какой запах донесёт в коридор. Если это всё раскроется, мне не пережить позора.

11 июля

Анатоль Сержо, руководитель проекта

Подопытного я отловил, когда он завершил на сегодня свои тесты и морочил головы учёным какими-то рассуждениями о том, какого цвета цветы. Ромашки ему, дескать, флюоресцируют. Так и знал, что он принимает что-то.

При виде меня он заулыбался, отошёл от учёных и радостно поздоровался. Я не придумал ничего лучше, чем снова просто поклониться, мысленно отправляя ещё одну молитву, чтобы он не счёл меня грубияном.

— У меня к вам будет просьба, — неловко начал