померить. Один из ксенофизиологов вызвался провести ночь с ним в комнате, но в итоге господин Умукх всю ночь задавал ему вопросы, как будто отдохнул, едва войдя к себе.

Вообще вопрос, как он восстанавливает энергию, это очень большой и интересный вопрос. Вряд ли одними гнилыми фруктами — обходился же он без них всё это время. Из человеческой еды он употребляет только сладкое или подпорченное, да и то под настроение. Так что либо у него какой-то существенно более эффективный способ добычи энергии из пищи, либо в пищу ему идёт что-то ещё, о чём мы не знаем… И, честно говоря, думать об этом страшновато. Вроде пока никто из нас не начал стареть быстрее нормы, да и признаков переутомления нет ни у кого, кроме господина Сержо, который почти не общается с подопытным. В общем, физиологи чешут в затылках и выдвигают предложения для экспериментов одно другого нереалистичнее.

На время отсутствия госпожи Зинаиды господин Сержо выписал из головного здания другую уборщицу, Лилиану. Она помоложе и пошустрее, но у неё гибкий график, под который она подминает всех вокруг. Вот приспичило ей прямо сейчас мыть пол в рекреации, значит, все вышли и ждут снаружи, потому что у неё гибкий график, и мы не имеем права нарушать его гибкость.

У господина Умукха отношения с уборщицами вообще как-то не складываются. Госпожи Зинаиды он боялся. Госпоже Лилиане руководитель проекта запретил разговаривать с подопытным — во избежание. В её исполнении это выглядит весьма невежливо, на мой взгляд.

— Передайте своему подопытному, — говорит она доктору Зеленски прямо в присутствии господина Умукха, — чтобы перестал таскать в комнату всякое гнильё. Я уже дважды выбрасывала.

Не успеваем мы недоумённо переглянуться — господин Умукх ведь говорил, что не может больше ничего носить в комнату, даже нормальную еду! — как он реагирует внезапно враждебно.

— Не смей прикасаться к моим подношениям! — взрёвывает он голосом, похожим на жужжание целого пчелиного роя. — Вообще не заходи в мою комнату, иначе прокляну крапивницей!

— Как это не заходить?! — поражается та. — У меня в графике стоит влажная уборка жилых помещений! Я из-за вашей тухлятины премии лишаться не намерена!

Главный психолог наконец преодолевает внутреннее возмущение по поводу всей ситуации и, проявив профессиональные качества, разводит враждующие стороны по разным комнатам.

6 июля

Доктор Поэма, наблюдающий скептик

Утреннюю сессию обучения господина Умукха прервал визг госпожи Лилианы. Она ворвалась в кабинет, выделенный под учебный класс, оглашая весь корпус пронзительными воплями. Мы с доктором Грёмом как раз пытались донести до господина Умукха функции крови — ему было очень интересно, но шло тяжело, пришлось отвлечься на строение клеток и… в общем, начинать надо было, похоже, с происхождения жизни. Я уже хотел было отчитать госпожу за неуместное вторжение, но одного взгляда на неё хватило, чтобы всё понять.

По всем видимым участкам её кожи рассыпалась крапивница. Веки набухли так, что глаз почти не было видно, и верхняя губа составляла им конкуренцию. Судя по тому, что госпожа Лилиана, не переставая кричать, изо всех сил чесала всё тело сквозь одежду, там было не лучше.

— Господин Умукх, — выдавил я, пока физиолог кинулся к аптечке за антигистаминным. — Это вы с ней сделали?..

Подопытный перевёл на меня свои расфокусированные глаза, в которых мне померещилось множество зрачков, хотя это, наверное, тень так упала…

— Я. Повторите про мито… хронии?

— Подождите, — возмутился я. Он что, вот так просто хотел продолжать урок?! — Вы не можете причинять вред людям!

— Почему? — искренне удивился господин Умукх. — Она нарушила запрет. Нельзя брать чужие подношения.

— Она же не знала, что это подношения, — настаивал я. Хотя на самом деле мне казалось, что вчера доктор Зеленски ей объяснял, что не надо трогать гнилые фрукты.

— Ну и что? — равнодушно спросил господин Умукх. — Незнание… как это?.. И потом, я ей говорил, что нельзя даже в комнату заходить. Она нарушила запрет, — повторил он, как будто это была очевидная причина для того, чтобы создавать человеку проблемы со здоровьем.

— Господин Умукх, — я старался говорить рассудительно, — вы учитесь, чтобы помогать людям. Врачам запрещено использовать свои знания во вред. Значит, вы тоже нарушили запрет.

Подопытный застыл, задумавшись. Краем глаза я заметил, что физиолог вывел женщину из класса, одновременно говоря по телефону со скорой.

— Нет для меня такого запрета, — наконец сказал господин Умукх. — Может быть, потому что я ещё не доучился?

— Ну как нет, — настаивал я. — Спросите хотя бы императрицу Муданга. Она ведь врач. Она вам подтвердит, что есть такой запрет.

— Зачем мне её спрашивать? — удивился господин Умукх. — Если бы был запрет, я бы чувствовал. Вот есть обещание не носить еду в комнату. Я знаю, что оно есть, я не могу его нарушить. А запрет ваш какой-то придуманный.

Обещание?.. Но как же?..

— Но ведь вы снова стали носить еду в комнату, — не удержался я, хотя пытался не отходить от темы. — Значит, нарушили обещание?

— Нет, — замотал головой господин Умукх. — Только при тёте Зине. Она в отпуске — можно.

— Хорошо… — протянул я, собираясь с мыслями. — Но ведь госпожа Лилиана вам ничего не обещала, не так ли?

— Нет, — согласился господин Умукх. — Но она нарушила запрет. Нельзя брать чужие подношения богу.

— Господин Умукх, — вздохнул я, понимая, что тут логика мне не поможет. — Если у вас возникают проблемы с персоналом, надо сообщать об этом господину Сержо. Он разберётся. Вы не можете сами наказывать сотрудников.

Подопытный уставился на меня, и я прямо увидел, как его радужки и зрачки разделяются, будто клетки на иллюстрации митоза, на два, на четыре, на восемь и, кажется, на шестнадцать…

— Я не могу не наказать, — произнёс он тонким, зудящим голосом. За время эксперимента я вывел для себя, что этот тон у него прорывается, когда то, чего мы от него хотим, идёт вразрез с его фундаментальными установками. — Она нарушила запрет. Это мой запрет. Только я могу наказать. Я должен наказать. — Он подумал ещё, собрал свои зрачки обратно в человеческие и добавил более нормальным голосом: — Я несильно.

Физиолог вернулся, и я с усилием расслабил закаменевшую спину, осознавая, что обливаюсь холодным потом.

— Давайте прервёмся на