А по сторонам терпеливо стоят красинцы, притопывая и пританцовывая на ветру, меся сапогами мокрый снег, шутливыми, сочувственными, а то и ироническими возгласами вдохновляя взмокших «заводил».

Но вот моторы согласно заговорили своим чистым металлическим стрекотом. Чухновский запускает и выключает их по многу раз и двигает самолет. Покачиваясь на неровностях поля, задевая концами крыльев торосы, машина, поворачиваясь то вправо, то влево (Борис проверяет рули управления), не спеша описывает широкий круг и останавливается.

Порядок. Можно лететь.

Пробный вылет состоялся на другой день.

Команда судна еще раз с утра занялась подравниванием аэродрома. Один из журналистов старательно промыл плоскости керосином, нарисовал на крыльях и стабилизаторе полуметровые красные звезды.

В 10 часов 15 минут экипаж на своих местах. Федотов на этот раз остается на льду.

Борис дает газ. Страубе машет рукой: освободить дорогу! Самолет дрогнул и медленно пополз вперед. Он кренится из стороны в сторону, с одного крыла на другое. То правая, то левая плоскость чиркает по льду. Скорость растет. Позади почти сотня метров пробега, машина вот-вот оторвется ото льда. Вдруг корпус почти заваливается влево, так как правая лыжа, пробив тонкий ледок замерзшей лужицы, наезжает затем на бугор, левое крыло бороздит по торосу, вздымая снежный фонтан. Летчик с трудом удерживает штурвал, но ведет машину вперед и через каких-нибудь полсотни метров отрывает ее ото льда.

Теперь незаглушаемый ровный рокот моторов кажется экипажу радостной, бодрящей музыкой. Упругий воздух, бьющий в возбужденные физиономии, снимает усталость последних трех бессонных суток.

Неожиданно машина дрогнула, как от удара.

«Что за черт! Какой-то аэродинамический толчок. Неужели лыжа? — соображает Чухновский. — Слишком сильный и резкий крен был на этом проклятом ухабе». Он передает управление сидящему справа Страубе и, свесившись через борт, смотрит вниз, на левую лыжу. Вроде бы в порядке. Летчик снова берется за штурвал. Теперь Джонни осматривает свою сторону. В первый момент ему кажется, что правой лыжи вообще нет. На пронизывающем ветру Джонни становится жарко и душно — то ли от неловкой позы, то ли от понимания непоправимости случившегося. Одноногий самолет! Страубе свешивается еще ниже, рискуя вывалиться. Нет, лыжа здесь, но она стала торчком. Державший ее стальной трос, видимо, порвался от удара.

Хорошенькое дело! При посадке с такой лыжей шасси наверняка снесет, и это самое меньшее, что может произойти.

Яростной жестикуляцией Страубе «доложил» Чухновскому о случившемся.

Описывая над «Красиным» широкий круг, тот размышлял, как садиться. Недоставало еще разбить машину при самом первом, пробном взлете.

Сажать самолет придется на левую лыжу — это само собой, хотя аварии все равно не избежать. А если испытать еще одну возможность? Перед самой посадкой на минимальной высоте сбросить скорость. Тогда резко ослабнет напор воздуха, удерживающий лыжу вертикально. Машина тут же почти упадет, лыжа примет натиск воздуха снизу, и это поможет резиновому амортизатору вернуть ее в нормальное положение. Шансов не больше одного из тысячи, но и им пренебречь нельзя. Да и хуже не будет во всех случаях.

Чухновский наполовину убавил скорость и передал Шелагину и Алексееву:

— Садимся на левую лыжу. Приготовьтесь и снимите очки!

Тогдашние летные дымчатые очки-консервы добротностью не отличались, имели стекла, которые при ударе непременно бились.

Чухновский и Страубе тоже сняли очки, привязались покрепче к сиденьям, чтобы физиономии, как деликатно говорил потом Борис, не вступили в прямой контакт с приборами. Самолет пошел на посадку…

А на льду — волнение. Красинцы, не спускавшие глаз с самолета, сразу увидели, что правая лыжа стала вертикально. Знают ли об этом летчики? Ведь радиосвязи еще нет. Как сообщить? Федотов находится быстро. Вместе со Шпановым он приволок запасную лыжу, положил ее поперек взлетной дорожки и обвел широкой красной полосой.

Единственное, что мог сделать взволнованный Самойлович, — приказать врачу и санитару приготовить перевязочный материал, носилки и дежурить на месте посадки.

Чухновский попробовал машину на крен, выбрал площадку поближе к кораблю и стал снижать самолет. Он резко сбавил скорость — теперь она не превышала шестидесяти километров — и, выключив газ, бросил самолет вниз.

Неожиданно для всех, с трепетом наблюдавших внизу за опасной посадкой, на высоте пяти-шести метров правая лыжа каким-то волшебством стала горизонтально. Как о чуде писали об этом в своих корреспонденциях все без исключения красинские журналисты. Конечно, чудо чудом, но мастерство пилота тоже сыграло не последнюю роль. Впрочем, Чухновский по этому поводу помалкивал. Чудо так чудо.

Конечно, посадка оказалась жесткой. Самолет подпрыгнул раз, другой, третий и, переваливаясь с борта на борт, довольно неуклюже заковылял по площадке. Включая то один, то другой боковой мотор, Чухновский удерживал самолет в горизонтальном положении, пока он не остановился.

Какое-то время в кабине было тихо. Команда безмолвствовала. Все удивленно глядели друг на друга: сели нормально, как ни в чем не бывало. Чухновский дивился тому, что безотказно сработал один-единственный шанс. Остальные просто не понимали, в чем дело.

И только возбужденные возгласы снаружи, поздравления, вопросы, восклицания сняли то оцепенение, в котором пребывал славный экипаж «красного медведя».

А те красинцы, которые первыми примчались к месту посадки, не унимались:

— Лыжа повисла, как только вы оторвались…

— А мы уже и лекпома с носилками притащили сюда…

— Значит, заметили наш сигнал?

— Молодцы, ребята, ох и молодцы!

— Не иначе Борису Григорьевичу цыганка ворожила!

Несколько энтузиастов приближались к Чухновскому с явным намерением подбросить его в воздух, вернуть в ту стихию, откуда он благополучно возвратился. Но Борису удалось нырнуть под крыло, к шасси. Тут Федотов и Шпанов уже ощупывали каждую стойку, каждый болт. Левая лыжа, на которую при посадке пала большая часть нагрузки, уже никуда не годилась.

Пришлось сразу же, несмотря на усталость, усиленную пережитым волнением, заняться делом. Лыжу сняли и передали судовому плотнику. Парамошин, дядя Вася, мастер на все руки, как и подобает истинному русскому мастеровому, вернул ее утром почти что новенькой…

Дерзновенный рейс

Всю ночь шла подготовка к дальнему поиску.

Чухновский и Самойлович обстоятельно потолковали о пробном полете. Его результаты устраивали авиаотряд вполне. Машина, считал Борис, проявила себя с самой лучшей стороны.

— Теперь я совершенно уверен, — говорил он, — что на нашем «медведе» мы сделаем все, что нужно. Ледовую разведку — раз. Группу Вильери снимем — два. И Мальмгрена будем искать — три.

Послали радиограмму на «Читта ди Милано»:

Прошу сообщить место группы Вильери тчк Какова толщина размер ледяного поля вблизи группы тчк Какая вас погода видимость

Красин

Положение группы Вильери ухудшилось. 6 июля шведы сняли со льдины Лундборга