— А если не получится?

— Получится. Не зря же сквозь века я шла к тебе Эдикан.

Он приподнялся и заглянул в её распахнутые навстречу глаза.

— Ты странно меня назвала, это почти рядом с моим именем?

Она опять только теперь тихо рассмеялась.

— Это и есть твоё имя, только в устах древних, как этот свет шумеров.

Он опять изумился, словно желая убедиться, что обмана нет, его рука легла на её грудь.

— Я плохо понимаю тебя, но мне тепло с тобой, от тебя идёт свет… Свет надежды.

Её горячие губы коснулись уголков его губ, очерченных маской.

— Тебе не надо ничего понимать, ты просто люби меня… Вот так, — водила она его рукой по своему вспыхнувшему телу. Совсем забыв, что в ста шагах кипит современная жизнь и это всего лишь городской сквер, а не цветущий берег Суры, где она лежала в его объятиях много, много тысяч лет тому назад. Туман не только заволок тело, но и убаюкал голову. Цветочный дурман черёмухи не просто пьянил, а уводил в дремучие дали. "Откуда в это время взяться цветам черёмухи? А, может, это не цветы, а пучок сорванной в беспамятстве травы, что я держу в руке? Как мне сладко с ним".

Словно услышав её душу, он прошептал:

— Заяц, мне хорошо с тобой…

— Мне тоже. Ты устал, — погладила она его по голой спине под тонким свитером. — Наверное, уже вторая половина ночи и мне действительно будет страшновато добираться до дома.

— Я провожу. Всё правда, ты любишь, как безумная. Так притворяться невозможно. Но ведь это только секс.

Люда не обижаясь поелозила щекой на его плече.

— Для тебя, пока ты не вспомнишь, да. Для меня это, похоже, конец пути.

— Ты говоришь загадками, — пробурчал он.

Она привстала на локти и ловко пощекотала ему рёбра. Он хихикнул и прижал её к пледу, но она сказала то, что хотела:

— Что я слышу? Кто б об этом поминал? Не ты ль сам составляешь сплошную загадку, прячась за эту маску? Сколько можно болью жить. Все б так умирали, однако лечатся, для чего-то, таблетки пьют. Получается все вокруг дураки, один ты умный.

— Не бузи, — нежно прижался он к её губам.

Вспомнив, о чём они говорили с докторшей, она нырнула горячей рукой ему в пах и замерла: "Вот тебе раз! Всё так и есть… Шрам во весь низ живота убегающий к ноге… Разворочен пах. Вместо двух, одно яичко, а от члена некогда, по-видимому, не малого осталась только небольшая пипочка".

— Всё проверила? — недовольно буркнул он, запоздало перехватив её руку.

— Ранение? — участливо спросила она.

В её горле булькал коктейль из боли и обречённости, в его, как выяснилось, тоже.

— Да. Только какое это имеет значение теперь, когда жизнь перечёркнута, искромсана тем осколком и ножом хирурга.

— Теперь действительно никакого, — погладила она его по крепким мышцам живота, нырнув губами вниз. — Ты мне нужен один на сегодня и на все века…

Её губы в безумном восторге, сметая всё на своём пути, неслись вниз.

— Что ты делаешь ненормальная? — пробовал остановить он её.

— Тебе больно? — напряглась она.

— Не в этом же дело… просто обрубок…тебе будет неприятно…

Она резко провела ладонью от груди и до паха, он застонал. Не от боли, а от наслаждения.

— Тогда расслабься и не мешай, — опалил его огонь полыхающий в её голосе. Люда не знала, откуда она может и как, доставлять удовольствие мужчине, но, оказывается, знает сию науку в совершенстве. Вернее она догадывалась, что всё, о чём говорила бабушка не бред и её сущность прожила много веков, за которые постигла все женские премудрости обольщения. И сейчас то, запрятанное в подсознании неплохо помогло ей.

Он постанывал в женских волшебных руках и сгорал в горячих засасывающих губах, вжимая её в себя. Всё ещё удивляясь и не веря, что это произошло с ним. Он то нежно, то безумно любил её.

— Ты волшебница. У тебя было много мужчин? — пропел он, пытаясь поймать её ушко.

Она засмеялась. Ему показалось, что её смех отдался по всему лесу серебряным колокольчиком.

— Ты первый и я до сих пор девственница.

Ошарашенный, он молчал, а потом даже легко хохотнул.

— Я не верю, это что шутка такая?

Погладив под свитером его высоко вздымающуюся грудь, она обещала:

— Можем сходить к врачу.

В порыве изумления, он привстал на локти.

— Но тебе около тридцати и то, что ты сейчас делаешь…

Она, поймав его в объятия за шею, притянула к себе.

— Мне уже за тридцать. А всё остальное во мне дремало, а ты разбудил.

Её пальцы, забираясь под маску, скользили на его затылке, поглаживая короткий густой волос. Ей очень хотелось вот сейчас взять и скинуть эту ненавистную маску, но боясь испортить всё, она не решилась.

А он сделавшимся мягким бархатным голосом своим бормотал на её плече:

— Почему не вышла замуж и не завела семью, вроде ж симпатичная и не уродка, обиженная судьбой, например меня?

Люда вздохнула и, придвинувшись поближе к нему, сказала правду:

— Пыталась. Трагедия в день росписи. Авария и мой избранник мёртв.

Естественно, он удивился.

— Не думал, что бывает и так. Что ж не повторила попытку?

Она обвела пальчиком его свободные от маски губы.

— Тебя ждала. Знала, что появишься, просто не догадывалась, как и откуда.

Он не поверил посчитав это за отговорку или просто болтовню. Разворчался.

— Смешно ей. Скажи, психологическая драма дожала, сломавшись, поставила на себе крест, это больше будет похоже на правду. Сам такой. Или искусно врёшь всё.

Люда усердно замотала головой.

— Ты не прав. Я обиды на весь белый свет не держу. Просто так сложилась жизнь. И потом я уже много лет одна и к этому привыкла. Видимо это судьба, и я принимаю её с благодарностью.

Он вытаращил глаза. Они из прорезей маски глядели бильярдными шарами.

— Ничего глупее никогда не слышал.

Она убрала его руку и, маскируя своё чувство неуверенности под потягивание, села.

— Давай будем расходиться, а то брезжит рассвет и мне ещё надо привести себя в порядок, чтоб заявиться на работу не вызывая толков и пересудов. У нас в отделе небольшой, но внимательный коллектив. И потом, в нашей конторе не любят опоздавших. Особенно нервозно к этому относится новый генеральный директор. Говорят, гонористый и весьма самоуверенный малый. Мне б не хотелось с ним встречаться по такому банальному поводу, как опоздание. Ещё глупее проверять все прикиды коллектива относительно его особы на себе. Вахтёры внизу лютуют.