Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и в ту ночь я ворочался, а проклятые лампочки светили, как мне тогда казалось, словно прожектора. Однако, все же начиная поддаваться усталости, я уже стал потихоньку проваливаться в сон, как вдруг услышал: «у-у-у» и снова – «у-у». Сирена! Все куда-то забегали, зашумели. Ну и я поднялся. Открыл дверь и увидел, что ребята с моего отделения все уже на ногах и бегут к главному залу, куда и мне следовало отправляться как можно скорее.
Весьма неохотно, ведь поспать мне тогда так и не пришлось, я выбрался из своей каюты и пополз вслед за остальными. Кто-то впотьмах, помню, наступил мне тогда на щупальце, кто-то выругался, кто-то мимо пробежал, потом обратно. В общем, суматоха была ужасной. И неудивительно, ведь пол-команды того корабля были такими же как и я молодыми практикантами, и суетились, к слову сказать, совсем не по делу. Добравшись наконец до того главного зала, я обнаружил, что был едва ли не последним матросом на построении. Все уже собрались и, поправляя форму, ровняли шеренгу, пихая при этом друг-друга в бок. Я присоединился к процессу.
Вышел офицер, весь подтянутый, энергичный, с какой-то треугольной медалькой на кителе, не то, что мы, салаги. Окинул нас строгим взглядом и говорит: «Ну что, „Железная балка“ доигрался-таки и врезался в первую планету Онте системы». А я еще и подумал тогда: «Ну а при чем же тут мы и какая спасательная операция? Ведь если „врезался“, то кого спасать?» Но тут же, правда, выяснилось, что все же не «врезался», а сел. Но сел плохо. Что антигравитационное поле корабля повреждено и работает только в половине отсеков. И что кислород кончается, и что раненые есть, и прочее, и прочее. В общем, дело скверное и мы должны поспешить, если не хотим прилететь на место лишь для того, чтобы засвидетельствовать факт гибели экипажа. Ну что же, спешить так спешить. Все кинулись по своим постам, ну и я пополз к своему. Был он, не в пример моей каюте, удобным. Рядом с большим иллюминатором, в который я очень любил глазеть, с нормальным потолком и, что самое главное, с воздуховодом. Который шумел, правда, но зато и свежий, только что очищенный воздух мне в комнату задувал.
Тут взревели двигатели, откуда-то сбоку вырвались языки фиолетового пламени и корабль, вздрогнув всем корпусом, оторвался от стартовой платформы. После чего тяжело, словно нехотя, с какой-то дребезжащей гулкой вибрацией начал медленно подниматься. Но едва лишь мы отошли от орбитальной станции на безопасное расстояние, как он словно напрягся весь и буквально выстрелил в космос. Сила, скажу я вам, все же чудовищная в этих фотонных двигателях. Но она меня всегда почему-то очень успокаивала. Вот и в ту ночь, чувствуя ее мощь, я постепенно угомонился, перестал суетиться и даже как-то обрадовался, что опять нахожусь в космосе и лечу с благородной миссией на помощь разумным существам.
Скит посмотрел в сторону. Немного подумал. Было заметно, что его прошлое, пусть и весьма далекое, все еще несколько довлеет над ним. Однако, выдержав непродолжительную паузу, он и вправду, как бывший, но все же солдат, собрался с мыслями, приосанился, щелкнул клювом и продолжил.
– Летели мы недолго. Полу суток по космовремени вполне хватило, чтобы добраться до той злополучной планеты. Координаты на поверхности мы также быстро вычислили и это была уже моя задача, – Скит слегка кивнул головой. – Потом посадка. Двигатели загудели вновь и корабль начал медленно сужать радиус орбиты. Ну уж, скажу я вам, и место «выбрали» те бедолаги, чтобы рухнуть. Планета-то действительно была суровой. Гравитация, песчаные бури из какого-то красного секущего песка. Да такие, что в иллюминатор почти ничего не видно. Ветер, вой которого ощущаешь даже через бронированную обшивку корабля. И алое марево вокруг, явно свидетельствующее о наличии мощного плазменного ветра от недалекой звезды. В результате же, наш корабль едва только не снесло от места крушения. И уж даже не знаю, каких невероятных усилий стоило нашему штурману его более или менее точно посадить. Рухнувший звездолет стоял здесь же. Я видел его в иллюминатор. И в тот, самый первый момент, мне даже показалось, что все уже удалось, и пострадавшим только и остается, что дойти до нашего корабля. Ясно, что в скафандре передвигаться тяжело, а тут еще и ветер, и гравитация, и песок. Но ведь близко же совсем. Однако я недооценил ситуацию.
Нас, кто в ту смену был в спасательной команде, всех сначала построили, потом отвели в коридор со скафандрами, а затем, проверив в барокамере, и к носовому шлюзу. Дверь открылась и остатки воздуха выбросило в пространство белой искрящейся пылью. Мы очутились почти один на один с планетой. Но под защитным козырьком, конечно. Этот козырек выдавался вперед орр на десять и был в ширину примерно таким же. Он полностью защищал нас от гравитации, да и термоэкран, который работал по его периметру, не давал ветру задувать к нам песок снаружи. Поэтому стоя так, мы даже и близко не могли себе представить всю звериную мощь и чудовищную силу того мира, который нас окружал. Потом-то, конечно, все выяснилось. Но поначалу у меня, например, возникла даже идея: «А не прогуляться ли до разбитого корабля вот просто так, в скафандре, и не посмотреть поближе, что у них там происходит».
Ну вот наконец и разбитый корабль стал подавать признаки жизни. Носовой его отсек, поскольку корабли стояли почти нос к носу, засветился сигнальными огнями и дверь его аварийного шлюза с явно заметным подергиванием ушла медленно в пол. В проеме стояло несколько астронавтов. Ровно десять насчитал я: «А остальные? И где капитан? А-а, вот он, голубчик, стоит вместе со всеми. Сбоку так, по-скромному. Чувствует, видимо, свою вину». Мне этот капитан тогда как-то сразу не понравился. Возможно, – Скит криво усмехнулся, – всего лишь оттого, что по его вине я лишился в ту ночь заслуженного отдыха. Но тогда на первом месте была, конечно же, спасательная операция. И о своих предпочтениях нужно было забыть. Спасать мы обязаны были всех:
