Я, пересилив себя, съел немного хлеба и выпил вина.

Меня теперь мучила мысль: а не бросил ли когда-то этот монах свою жену, и не позабыл ли ее, и не она ли - та Мария, которую он призывает в самые безысходные часы.

Чуть позже я спустился с монахом по узкой тропе, петлявшей между елями. Мы быстро добрались до стены, в которой была дверца. Через эту дверцу он меня выпустил.

Передо мной простиралось море, все еще неспокойное и взбаламученное. Я очень испугался, потому что теперь оно выглядело как добрый друг. Человек, проводивший меня до этого места, объяснил, что дальше я должен идти вдоль береговой линии.

Я поблагодарил и спустился с дамбы, построенной для защиты от моря. Монах долго смотрел мне вслед. Я шел по белому песку, который при каждом шаге оползал под ногами. Вдалеке я видел город. Я старался идти быстро, чтобы не опоздать на корабль.

В голове было ощущение глухоты; мне не помешало бы присесть, отдохнуть. Я хотел подойти совсем близко к морю, чтобы успокоиться, глядя на его волны. Но такого я себе не позволил.

Я подумал, что должен бежать, как бежит убийца.

Потом мелькнула мысль: море зеленое; но оно не мягкое, значит, оно не труп. Да, но оно прячет трупы!

Я имел в виду опустившиеся на дно корабли и людей, которые утонули.

Мне было нехорошо, я чувствовал себя больным. Еще я подумал: солнце так ярко освещает красную черепицу крыш, и все же не рассеивает моего страха.

Я сказал себе: «Все краски холодные; нужно быть слепым, чтобы почувствовать тепло».

Потом я увидел улицу, которая пролегала вдоль пляжа. Я по откосу вскарабкался к ней; улицу обрамляли редкие деревья, еще голые. Вскоре показались дома, окна, люди... И все они смотрели на меня. Я всей поверхностью тела чувствовал давление их взглядов. Порой я спотыкался на булыжниках мостовой и тогда краснел, ибо думал, что обнаружил перед всеми свою слабость.

Потом я очутился в гавани. Она была маленькой и грязной. Гранитные причальные стенки, несколько чугунных решеток, несколько кораблей...

Пространство вокруг меня вдруг оказалось тесным, загроможденным.

Я спросил человека - похоже, ничем не занятого, - какой корабль отплывает отсюда в одиннадцать. Тот ответил, что в это время не отплывает ни один корабль. Я сильно испугался, повернулся к человеку спиной и тут же забыл о нем.

Что мне теперь делать? Я шел по набережной, порой останавливался, смотрел на моряков и размышлял.

Когда отправится ближайший корабль? Ах, это все равно; если не прямо сейчас, то всё, что случилось раньше, теряет смысл.

Куда вообще я хочу попасть? На мгновение я задумался: не вернуться ли в монастырь; но потом эту мысль отбросил - ведь там кто-то умер. Я сел на ближайшую швартовочную тумбу и заговорил с собой так:

- Ты хочешь посмотреть мир?

- Нет.

- Чего же ты хочешь?

- Ничего.

- Зачем тогда ты живешь?

- Потому что родился.

- Почему бы тебе не умереть?

- Потому что я этого боюсь.

- Значит, тебе так или иначе придется уехать отсюда, пусть лишь из-за смутной потребности в перемене мест.

- Да, - сказал я и встал, чтобы поискать корабль, подходящий для такого плавания без особой нужды и без мечты. Рано или поздно все корабли отплывут отсюда, на одном из них отплыву и я. Я сказал себе:

- Что ж, пусть будет так.

Я несколько раз прошелся по набережной и выбрал корабль, обшитый дубовыми досками; выглядел он архаично; но построен был явно недавно.

Непохоже, чтобы на него что-то грузили, но и для пассажиров он вряд ли предназначался. Странный корабль. Я взглянул на него еще раз: да, странный.

Я ощутил в мозгу что-то вроде волны, разбивающейся: «Там тайна». Но тут же улыбнулся, что плохо. Я спросил какого-то человека, когда этот корабль выйдет в море. Тот не знал. И, похоже, ему показался подозрительным мой интерес именно к этому кораблю.

Я набрался мужества и поднялся на борт, надеясь встретить кого-нибудь из команды.

Ко мне действительно сразу подошел молодой моряк. У него был удивительный рот - мне захотелось услышать, как он говорит. Он взглянул на меня, и тут я увидел, какие у него красивые глаза. Я даже прикусил палец, чтобы оставаться спокойным.

Он сказал:

- Не делайте этого.

Я покраснел от смущения. И поспешно спросил, когда судно отходит. Моряк ответил:

- Сегодня ночью. Вы должны быть на борту ровно в полночь, если желаете плыть с нами.

Я поблагодарил и поспешно ушел. На набережной еще раз оглянулся, чтобы прочитать название корабля: «У. и И. II».

Мои шаги стали чуть более легкими, я пересек два моста, посмотрел на серую воду, которая текла под ними, увидел старую башню с солнечными часами. И потом спустился в какую-то котловину; думаю, где-то неподалеку добывали глину и обжигали кирпич.

Небо затянуло темными тучами, но они не мешали мне идти все дальше и дальше.

Местность была плоской и выглядела как один большой луг. Я не мог не признаться себе, что, по сути, рад тому, как все обернулось. Иногда возникали сомнения: а что если прошлой ночью я мог спасти человеку жизнь и не сделал этого... Я впервые подумал, что я порочен, низок. Я ругал себя; но то были только слова, а в глубине души я все же радовался. Я думал о корабельном юнге: какой у него красивый рот. Думал, каким чувственным должен быть поцелуй этих губ.

И все же я ощущал, что мозг мой оцепенел, что я ношу в себе безумие, - потому что даже воспоминание о последней ночи уже начало улетучиваться. Я воображал, будто раньше у меня была любовная связь, и вот теперь я ухожу от любимой и забываю ее. Будто юнга стал моей новой любовью, будто сегодня я женщина; но завтра, завтра это тоже останется позади и соскользнет в Ничто.

Губы, губы его восхитительны! Но потом я опять подумал, что во всех любимых вижу одного человека, которого когда-то покинул и с тех пор повсюду ищу, ищу.

Я внушал себе, что занимаюсь таким поиском. Между тем, над островом началась пурга, мне в лицо будто вонзались иголки, было трудно идти против ветра, а земля стала топкой, непроходимой.

Я почувствовал, что опять одинок, и пожалел, что у меня нет собаки. «Да, - спросил я себя, - почему ты не завел хотя бы собаку?!» Потом я заметил, что забыл в монастыре Новый Завет. Я, выходит, лишился последнего, самого последнего, на чем мог тренировать свою память. А вдруг теперь я забуду, что этой ночью должен явиться на корабль? Я побежал по снежной трясине, через заполненные водой рытвины, потом снова остановился. Нашел в кармане карандаш и блокнот, которые всегда носил при себе, начал записывать время отбытия и название корабля. Одновременно я думал, что стоило бы записать и Песнь песней царя Соломона - насколько я это смогу, по памяти. У меня были на то разные основания: речь там идет о любви, дарованной людям, чтобы они ее проживали, мужчина и женщина вместе, - и это написано в Библии. Еще я чувствовал, что такая любовь должна быть вечной. Я записал себе, что любовь вечна, сильнее смерти. Я, правда, не знал, сильней ли она безумия. Но уже то, что она властна над смертью, меня успокоило. Когда я умру, станет ясно, действительно ли я покинул кого-то, кого любил.