– Это моя кормилица, ее зовут Зульфия. Она тоже родом из далекого холодного Аллоа, – вполголоса проговорила девушка.

Рахман почтительно склонился в поклоне.

– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, о Зульфия!

– Здравствуй и ты, юноша! – отвечала кормилица. Она проворно подобрала с пола шаль и плащ своей госпожи, и замерла в ожидании того мига, когда в ее руках окажется и меховой плащ гостя.

– Не сомневайся, царевич! В моем доме всегда тепло. Пусть даже я отдам последнюю монету за дрова, но у меня в доме никогда не поселится холод.

Рахман сбросил на руки Зульфие свой плащ и вопросительно посмотрел на Зейнаб.

– Итак, прекраснейшая, ты приглашала меня отведать яств? Я готов преломить с тобой хлеб и пригубить воды.

– О нет, – рассмеялась красавица. – В этом доме найдется множество лакомств, более достойных такого мудрого и прекрасного человека, как ты, царевич. Входи же под мой кров и насладись теплом и уютом. Здесь, полагаю, ученый спор будет куда уместнее, чем в холодном зале библиотеки, полном теней и сквозняков.

– Но зачем же ты, о нежнейшее создание, входила туда?

И Зейнаб честно ответила:

– Чтобы повстречаться с тобой, прекрасный царевич!

Рахман услышал в этих словах лишь кокетство, не подумав, что у каждой лисы свои охотничьи угодья. Быть может, искать достойного спутника уместнее было бы в квартале ювелиров, но Зейнаб считала, что, кроме золота (непременного спутника воистину достойного кавалера), ей нужен также и разум. Ибо человек, погруженный в научные размышления, во всем остальном легковерен, как дитя. И по-настоящему мудрая женщина этим может пользоваться с недурной выгодой для себя.

Небольшая комната была убрана яркими коврами, очаг пылал, отгоняя малейшие воспоминания о холодном дне за окнами. На небольшом возвышении стоял изящный столик, украшенный вазой с гранатами и удивительно яркими магрибскими мандаринами.

Зульфия внесла поднос с жареным цыпленком и блюдо плова. И чуть позже – хрустальный графин с вином.

– Вино запрещает Коран… – заметил Рахман.

– Аллах создал землю, виноградные лозы, а значит, и вино. Созданное Аллахом не может причинить вреда. Вредны лишь предрассудки и мракобесие, о ученый царевич. При дворе халифа Кордовы пьют самые прекрасные вина. Смело пей, Рахман!

Юноша пригубил ароматный напиток. О да, это было так прекрасно, вкус нежный и чуть терпкий.

– А теперь поешь, отчаянный спорщик.

Рахман пытался есть, но очень быстро в голове у него зашумело. И не от яда или вина, а лишь от присутствия прекрасной Зейнаб. Царевич весь отдался чарам, которыми обволакивала его эта удивительная рыжеволосая девушка.

Прошло всего несколько мгновений, и он оказался распростерт на роскошном ложе, устланном мехами, а колдовская красавица со смехом совлекла с себя одежды, и теперь лишь нежнейшая муслиновая рубашка прикрывала ее наготу. Рахман пытался остаться холодным и как можно дольше насладиться этой удивительной любовной игрой и своим положением добровольного пленника. Он даже позволил привязать свои руки алыми шарфами к столбикам в изголовье. Его запястья были стянуты шелковыми путами. Зеркальный потолок (о Аллах, сколь большая драгоценность даже в блистательной Кордове!) позволял ему любоваться своим обнаженным мускулистым телом. Очаровательная Зейнаб не сводила глаз с внушительного доказательства мужской силы, завороженная им, словно волшебной палочкой. Сверкавшие на ее запястье изумруды браслета перемигивались отблесками с пламенем свечей. О да, прекрасная Зейнаб не знала недостатка в поклонниках, но ей уже наскучили эти игры и захотелось, чтобы остался лишь один, небедный и щедрый, который обожал бы ее сверх всякой меры. Она готова была даже (о чудо!) хранить ему верность. Хотя бы то время, пока он будет с нею рядом и сам понесет бремя ответственности за ее безбедное и спокойное существование. Но для этого нужно было обворожить этого славного юношу, заставить его возжелать лишь ее одну.

Рахман же, не догадываясь об этих мыслях девушки, просто наслаждался любовной игрой.

– Так ты, о прекраснейшая, пленила меня всерьез? – с чуть заметной иронией спросил он.

– О да! Тебе придется умолять меня о пощаде… Разве не знаешь ты, как страшно бывает пленение у разбойников, что свирепствуют в окрестностях блистательной Кордовы? – мелодичным завораживающим грудным голосом ответила Зейнаб.

– О, я уже заранее страшусь твоего гнева!

Зейнаб выразительно посмотрела на жезл страсти, что был вполне готов насладиться нежным лоном девушки.

– Тебя пугают мои достоинства? – с подкупающей улыбкой спросил Рахман.

Девушка расхохоталась:

– Пугают? Напротив, они меня вдохновляют!

Она медленно расстегнула замок изумрудного браслета и с хитрой улыбкой надела его на безукоризненный жезл страсти Рахмана. Отдавая должное находчивости Зейнаб, Рахман поежился, ощутив прикосновение холодных драгоценных камней.

– Теперь я пленила тебя второй раз… – голос Зейнаб сейчас был голосом довольной кошки.

– Я мечтаю отдаться на твою милость, о несравненная!

– Смотри же, юноша, не пожалей об этих своих словах! – воскликнула Зейнаб и, сделав сосредоточенное лицо, сжала в кулачке вершину жезла страсти. – Не часто приходится видеть такого породистого жеребца! – осевшим от вожделения голосом добавила она, еще сильнее возбуждая Рахмана.

Предвкушая редкое удовольствие от ее умелых пальчиков, Рахман блаженно вздохнул и закрыл глаза. Предчувствие его не обмануло: ротик девушки оказался столь гостеприимным, губки – нежными, а язычок – обходительным и проворным, что их дорогой гость вскоре побагровел и пришел в такой восторг, что начал подрагивать, готовый выплеснуть свою радость наружу.

Стиснув зубы, Рахман хрипло спросил:

– Ты испытываешь мою выносливость, моя прелесть?

– Не в этом ли соль любовной игры? – на миг оторвавшись от своего увлекательного занятия, кокетливо спросила Зейнаб.

– Ты права, моя прекрасная, – громко дыша, ответил юноша. – Но было бы чересчур эгоистично с моей стороны получать удовольствие одному. Не хочешь ли разделить его со мной, моя птичка? Сядь на меня верхом!

Зейнаб распрямилась и, отступив на шаг, возразила, желая еще больше его раззадорить:

– Не кажется ли тебе, пленник, что гостю не следует указывать хозяйке дома, что ей лучше делать?

– Ах, волшебница! – воскликнул Рахман и, одним ловким движением ноги зацепив ее за талию, привлек проказницу к себе.

– Ну, если ты настаиваешь, – с трудом скрывая нетерпение, пробормотала она и с наслаждением опустилась на его чресла.