Сказав это, я вспоминаю, как после нашего шопинга в частных японских лавочках, уже по дороге домой, Китаэ-сан вдруг согнулась в поклоне и попросила меня свозить их с мужем в какие-нибудь подходящие горы.

Я вздыхаю.

— Терпеть не могу вопросы без ответов!

Чтобы сбежать от таких вопросов, муж и залипает на игре, проносится в голове.

— Схожу-ка за жареной уткой! — говорит Сэнта, вставая. Тарелка в его руках разве что не вылизана языком. Хаконэ-тян, пытаясь намотать на одну вилку сразу и карбонаре, и пескаторе, даже не глядит на него.

— Ну и ну… Он что, и дома такой же? — спрашиваю я, пытаясь вспомнить, каким Сэнта был дома в наши с ним детские годы.

— Какой? Ах да… Наверно, такой же!

Будто не поняв моего вопроса, она склоняет голову вбок. Интересно, расползается ли ее лицо так же, как у моего мужа? — думаю я про себя. А вслух добавляю:

— Наверно, он просто не берет дурного в голову?

— Это да… — Хаконэ-тян задумчиво кивает. — Зато у него в сценариях сплошные страдальцы. Все время над ним смеюсь! Дома он вечно голоден, так что я набиваю ему брюхо капустой. В любые блюда, какие бы ни готовила, добавляю побольше капусты, чтобы у него живот не пустовал. И всегда думаю: вот бы взял и сочинил кино про капусту! Было бы куда интересней, скажи?

— Да уж, — отзываюсь я, наблюдая, как Сэнта мечется у раздачи между серебряными подносами с едой. — Может, так оно и правда было бы интересней…

После этого Сэнта убегает и возвращается еще дважды.

— Бефстроганов и карри в одной тарелке — это гораздо вкусней, чем вы думаете! — заявляет он, уплетая свое открытие за обе щеки.

Из кондитерской секции Хаконэ-тян приносит целую гору пирожных, но съедает меньше половины и с явным сожалением отодвигает тарелку в сторону. Я ухожу расплатиться, а затем встречаю обоих уже на выходе из отеля.

— Спасибо за угощение! — кричат они хором и, согнувшись в поклоне, замирают, точно пара местных швейцаров.

На прощание я машу им рукой, разворачиваюсь и шагаю своей дорогой, когда Сэнта вдруг догоняет меня.

— Сестрица! Ты спрашивала про горы… Может, Гу́мма подойдет?

— Префектура Гумма?

— Ну да. Я туда ездил недавно, помогал природу снимать. Там все такое дремучее и нетронутое! Наверняка и звери живут!

— Ого, не знала…

— Если хочешь, пришлю координаты.

— Давай, спасибо! — говорю я.

И Сэнта, опять развернувшись, убегает на станцию.

Когда, прогулявшись немного по улицам, я закупила продуктов и вернулась домой, в прихожей меня встретили туфли мужа.

Уже с работы? — изумилась я. В пятом часу дня?

— Я пришла! — закричала я на всю квартиру. Но никто не ответил.

Опустив покупки на пол в коридоре, я прошла в гостиную. На стеклянном столике маячили опустевший бокал и открытый пластиковый контейнер с остатками соте из сладких перчиков, что я приготовила впрок еще вчера и убрала в холодильник. Отправив все это в мойку вместе с сиротливо забытыми палочками, я вышла опять в коридор.

— Ты вернулся? — снова крикнула я. И еще через пару шагов наткнулась на брюки и мужскую сорочку, разметавшиеся по полу так, будто в них еще сохранялись очертания чьей-то фигуры.

Подобрав одежду с пола, я постучала в дверь его комнаты. А едва открыла ее, как тут же поймала на себе взгляд Дзороми, свернувшейся клубочком на мужнем столе. Насмотревшись на меня, она встала и потянулась всем телом. Так ты, подруга, сидела тут взаперти? Ласково мяукнув, Дзороми потерлась о мою голень. Наступив на брошенный тут же пиджак, я повесила его на плечики и прошла вслед за кошкой в спальню.

Мой муж — в майке и домашних штанах — сидел, откинувшись на спинку кровати, и как ни в чем не бывало резался дальше в свою игру. Невзирая на ясный день за окном, шторы задернуты наглухо.

— Что с работой?! — спросила я со сдавленной яростью. — Если ты здесь, почему не ответил?

— Странно я себя чувствую в последние дни… — забормотал он, не поднимая глаз от айфона. Истощенный голос почти не слышен за монотонным звяканьем монет.

— Может, сходишь к врачу? — предложила я, подбирая разбросанные у кровати носки. Но тут же подумала, что никакой доктор тут, скорее всего, не поможет.

— Сан-тян! А что ты почувствуешь, если я умру?

Потянувшись к окну, чтобы раздвинуть шторы, я на секунду застыла и повернулась к нему.

— Ты чего это вдруг?

— Да Увано тут рассказал… У его жены заболел любимый пес. Потребовалась операция. И жена сказала, что если тот умрет, то она, жена, будет убиваться сильнее, чем если бы умер Увано.

Я вспомнила красное, как у макаки, лицо Увано. Наверно, для него это очень болезненный удар.

— Признайся, Сан-тян. Тебя бы моя смерть тоже не особенно огорчила?

Ничего не ответив, я со всей силы раздвинула шторы. Солнце, прорвавшись через оконные стекла, затопило всю спальню. Мой муж обернулся ко мне лишь на миг, но за постельной пылью и столбами яркого света я так и не разглядела толком его лица.

— Это все от жары… — пробубнил он, опуская лицо к экрану.

— Это все от жары, — повторила я.

— Надо что-нибудь съесть, и все пройдет…

— Надо что-нибудь съесть, и все пройдет, — опять повторила я и ушла вон из спальни, пропахшей его потом насквозь.

Но лучше ему не стало. Наоборот, день ото дня он выглядел все ужаснее. На работу еще как-то ходил, но почти не спал по ночам, потерял свой некогда звериный аппетит и худел на глазах. Врач, к которому он все-таки обратился, долго бубнил что-то невнятное про тепловой удар, да на том его диагностика и завершилась.

Уговорить мужа бросить игру у меня не вышло. Всякий раз, когда я пыталась, он заявлял, что от этого ему станет только хуже, и продолжал коллекционировать свои дзынькающие монеты как одержимый.

— Это мантра, — сказала Китаэ-сан, откупоривая кофейную банку.

— Что именно? Сама игра? — спросила я, пытаясь устроиться поудобнее, но лавочка подо мной была скользкой — видимо, со вчерашнего дождя.

— Да. Похоже, твой муж просто хочет выгнать из своей головы все, что связано с болью, страданием, все, что ему не по нраву. А чтобы это у него получилось, он должен сидеть как прикленный и постоянно тюкать в экранчик — тюк-тюк-тюк, тюк-тюк-тюк…

— Как безухий Хоити?[11] — вспомнила я.

Китаэ-сан на секунду задумалась, затем кивнула.

— Вообще-то я не о том, но, возможно, да. Так или иначе, похоже, твой муж убегает, себя не помня, от какого-то искушения.

— Искушения? — удивилась