– Мать, – хрипло сказала она, – свари кофе.

– Его нет, – ответила Галина Михайловна.

– Почему? – икнула толстуха.

– Закончился.

– Купи.

– Уже поздно, магазин закрыт.

– Не пори чушь! – выругалась баба. – Круглосуточный супермаркет всегда пашет.

– Детей дома одних нельзя оставлять, – сопротивлялась пожилая дама.

– А я не человек? – разозлилась тетка. – Я им мать. Шагай за кофе, свари и принеси.

Потом, еще раз икнув, красавица двинулась по коридору.

– Это Мотя? – обомлел я.

Галина Михайловна кивнула.

– Что у вас случилось? – забыв обо всех приличиях, осведомился я.

– Не спрашивай, Ваня, – пролепетала Боброва. – Беда у нас!

– Давайте съездим за кофе, – предложил я, – по дороге поговорим.

– Детей одних нельзя оставить, – зашептала Галина Михайловна, – они маленькие, не понимают, что происходит. Захотят есть, не найдут меня, побеспокоят мать. А ты видел, в каком она состоянии.

– Саша! – позвал я. – Женя!

Дети быстро явились на зов.

– Хотите купить нам еще по мороженому? – спросила девочка.

– Нет, – ответил я, – разговор предстоит серьезный. Нам с Галиной Михайловной надо отойти на часок. Вы останетесь с Мотей. Она… э… э…

– Опять набухалась, – подсказал Женя.

– Или обкурилась, – высказала свое предположение Саша.

– Не пахнет травкой, – возразил мальчик.

Бабушка во все глаза смотрела на детей.

– Отлично, – кивнул я, – понимаете, что человека в неадеквате нельзя оставлять одного?

– Да, – слаженно согласились ребята.

– Мы за продуктами, – сказал я, – а вы остаетесь в качестве охраны. Если мать захочет зажечь газ, не препятствуйте ей. Она, услышав запрет, разозлится, пойдет вразнос.

– Знаем, – вздохнула Саша, – вчера табуреткой в люстру запулила, когда я у нее пилу для хлеба отняла.

Галина Михайловна съежилась.

– Мы за продуктами, – повторил я, – ваша задача следить за матерью, не позволять ей делать глупости, помнить, что любое насилие вызовет с ее стороны агрессию, маму надо отвлекать, переключать ее внимание. Справитесь?

Дети переглянулись.

– Постараемся, – заверил Женя.

– Все будет хорошо, – пообещала Саша, – если все фигово пойдет, я позвоню бабушке.

– У меня телефон не работает, – предупредила Галина Михайловна и опомнилась: – Александра! Что за выражения? Чтобы я их больше не слышала!

– Ты не желаешь слышать или не хочешь, чтобы я так говорила? – спросила внучка. – Уточни, чтобы я поняла, как себя вести. Я не ругаюсь при тебе, а при остальных – пожалуйста? Или ни при ком нельзя?

Галина Михайловна закрыла глаза ладонями.

– Ванечка! Как выжить в таких условиях? Дети ведут себя как враги. Матильда то пьет, то какими-то вонючими цигарками в туалете дымит.

Я подошел к Саше.

– Возраст человека определяется не по паспорту. Я знаю шестидесятилетних маленьких деток. А самая взрослая знакомая мне женщина – девятилетняя Олеся. Она долгое время реабилитировала бабушку после трех тяжелых операций. Стала для нее медсестрой, психотерапевтом, поваром, сиделкой. Кстати, ее мать, дочь старушки, спокойно устраивала в это время свою жизнь. Галина Михайловна, собирайтесь в супермаркет.

Я снял с вешалки ветхое пальто, подал его хозяйке, та оделась, открыла дверь и вышла на лестницу.

– Вы не умеете обращаться с детьми, – заявила мне в спину Александра.

Я обернулся. Те, кто хорошо со мной знаком, знают, что я никогда никого не поучаю. Нет во мне педагогической жилки. А уж вразумлять детей и подавно мне в голову не придет. Но сегодня что-то явно шло не так, как всегда. То ли день выдался хлопотный, то ли восьмилетние недоросли безобразно себя вели… Не знаю. Но я обратился к Саше:

– Что отличает ребенка от взрослого? Ребеночек-котеночек обычно невероятно эгоистичен. При любой ситуации он восклицает: «А я? А мне? Почему я должен помогать? Почему не мне дарят конфеты?» У взрослого тоже много себялюбия, но он может понять: порой надо засунуть личные амбиции и желания в тухес и помочь тому, кому сейчас совсем плохо. Мы скоро вернемся.

– Что такое тухес? – спросила Саша.

– Это ашкеназское произношение ивритского «тахат», – пояснил я, – это слово на идиш обозначает место, из которого растут ноги. Всем понятно? Вопросы есть?

– Нет, – звонко ответил Женя.

– Мы присмотрим за мамой, – прошептала Саша.

Когда пакеты были уложены в багажник, я обратился к Галине Михайловне:

– Предлагаю сесть вон в том кафе. Оно выглядит убого, но там делают прекрасный латте и пекут великолепную коврижку. Я живу на соседней улице, частенько заглядываю в сию харчевню, поэтому знаю, как там дела обстоят.

– Ванечка, спасибо, но ты и так потратился, – возразила Боброва.

– Павел Иванович, мой отец, говорил, что в гостях надо всегда обильно угощаться по двум причинам, – улыбнулся я. – Если хозяйка хлебосольная, то ей это будет приятно. Ежели она жадная и зовет к столу только потому, что хорошо воспитана, то так ей, скряге, и надо!

Галина Михайловна наконец-то рассмеялась.

– Речь идет о кафе.

Я сделал вид чрезвычайно удивленного человека:

– Кафе? А где вы его видите? Это забегаловка с парой столиков. Угощу вас копеечной выпечкой и прослыву щедрым дамским угодником.

Галина Михайловна улыбнулась:

– Спасибо.

– Что у вас случилось? – осведомился я, принеся от стойки два бокала с кофе и тарелки с коврижкой.

– Не знаю, с чего начать, – призналась Галина Михайловна. – Илюша сошел с ума. Надеюсь, Господь накажет ту женщину, отрежет ей ногу трамваем.

– Кто она такая и что дурного совершила? – не отставал я.

– Ведьма, – выпалила пожилая дама.

– В прямом смысле слова? – уточнил я. – Или вы говорите о характере?

Боброва сделала глоток кофе.

– Сейчас объясню. Она совратила моего сына, сбила его с пути, и он сошел с ума.

– Влюбился? – уточнил я. – Изменил Моте?

Собеседница начала обмахиваться салфеткой.

– С утра меня колотило в ознобе. Сейчас наконец я согрелась. Ванечка, я хорошо знаю Николетту, но никогда не принадлежала к ее компании. Завсегдатаем вечных суаре был мой покойный муж Георгий Валентинович. Николетта и остальные звали его Гавой.