Я намеревался прочитать все книги в той библиотеке, напоминавшей склеп, каждый жалкий дар, преподнесенный ей, каждую когда-либо забытую в библиотеке книгу или журнал. Собственно, эти намерения то ли выдавали мой страх перед отчаянной скукой в «Сент-Винсенте», то ли служили первыми признаками развивавшегося синдрома Туретта, который требовал от меня постоянно что-нибудь пересчитывать и за чем-нибудь пристально следить. Скорчившись на подоконнике библиотеки, я перелистывал пожелтевшие страницы и наблюдал за тем, как бабочки пылевой моли резвятся в лучах солнца; я безуспешно искал и не мог найти похожего на себя странного человека в книгах Теодора Драйзера, Кеннета Робертса, Дж. Б. Пристли, в старых выпусках «Популярной механики»; как не мог нигде найти собственный язык. Не помогли мне и бесконечные телевизионные сериалы: все эти «Очарованные», «Я мечтаю о Дженни», «Я люблю Люси», «Джиллиган» и «Брэди Банч», – фильмы, за которыми мы, жившие в приюте мальчики, коротали время. С помощью этих картин мы могли изучать всякие повадки женщин, – Женщин! – существ столь же экзотических, как письма, телефонные звонки, леса да и вообще все те вещи, которых мы, сироты, были лишены, – и узнавать, как с ними управлялись их мужья. Но, увы, я так и не находил в фильмах никого, похожего на меня. Ни Дези Арназ, ни Дик Йорк, ни Лэрри Хагман, ни надоедливые пришельцы, мало чем отличавшиеся от землян, не помогали мне увидеть то, что я так хотел увидеть, не помогали найти свой язык. Чуть лучше было по субботам, когда показывали мультики: утенок Даффи был мне в чем-то близок; однако я вовсе не хотел бы вырасти этаким заводилой с утиным носом. Впрочем, несколько обогатил меня и Арт Карни из «Новобрачных», если, конечно, нам позволяли смотреть этот фильм поздно вечером: он весьма примечательным образом выворачивал шею. Однако язык мне подарил Минна. Минна и Корт-стрит научили меня говорить.

В тот день выбрали нас четверых, потому что мы были четырьмя из пяти белых мальчиков в «Сент-Винсенте», а пятым был Стивен Гроссман [4]– такой же толстый, как и его имя. Будь Стивен потоньше, мистер Кассел оставил бы меня в книгохранилище. И его можно понять; ведь я был, что называется, неликвидным товаром – меня постоянно беспокоили судороги, я то и дело кривлялся и, в отличие от других, вечно торчал в библиотеке, а не на приютском дворе. Наверное, меня считали немного умственно отсталым, но все-таки жалели. Мистер Кассел был учителем в приютской школе и знал Фрэнка Минну, потому что тот был его соседом. Он предложил Минне «позаимствовать» нас из приюта; тогда мы впервые познали на практике, как в этой жизни важно «знать кого-то». Фрэнка окружал сверкающий ореол покровительственности, а мы, его неожиданные и случайные фавориты, нежились в лучах его расположения. Прежде мы никого не знали, а если и знали, то не получали от того никакой выгоды. Минна изменил эту ситуацию.

Фрэнку Минне были необходимы именно белые мальчики, дабы потрафить предрассудкам его клиентов, и его собственным. А может, у Минны была в голове какая-то своя фантазия, желание исправиться, что ли… Впрочем, не знаю. Во всяком случае, он не показал этого в тот первый день. Был август, уик-энд, занятия в школе закончились, дорожное покрытие от жары напоминало черную жвачку, по которой машины ползли, как кадры в испорченной киноленте. Минна открыл кузов своего битого, изрисованного граффити грузовичка и велел нам забираться туда, а потом закрыл за нами дверцу. Он ничего не объяснил нам, даже не спросил наших имен. Мы вчетвером недоуменно переглянулись, не зная, что может означать это бегство из наших застенков. Пожалуй, нам и не стоило этого знать. Остальные, Тони, Гилберт и Дэнни, согласны были делать вид, что я такой же, как они, если уж это было необходимо для того, чтобы вырваться из привычного мира, сидя на грязном полу стального кузова грузовика, который, подскакивая на рытвинах, уносил нас куда-то от «Сент-Винсента». Разумеется, я тоже подскакивал – до тех пор, пока Минна не остановил грузовик; подскакивало и все у меня внутри, хотя я и старался этого не показать, Я не целовал остальных мальчиков, хотя мне ужасно хотелось сделать это. Вместо этого я издавал громкий чмокающий звук, напоминавший птичье чириканье. Снова и снова: «Чуить! Чуить! Чуить!»

Тони велел мне заткнуть хлебало, но как-то беззлобно, ведь в тот день перед нами раскрывалась тайна жизни. А уж Тони-то просто не сомневался, что это сама Судьба явилась и разыскала его. Он с самого начала разглядел в Минне вестника судьбы, потому что давно готовился к переменам в жизни. Тони Вермонте был известен в «Сент-Винсенте» своей уверенностью – уверенностью в том, что произошла ошибка и в приюте он оказался случайно. Тони был итальянцем, а значит, был заведомо лучше нас, даже не представлявших, кто же мы такие (что это за Эссрог, например?). Его отец был то ли грабителем, то ли копом – Тони не видел в этом сочетании противоречия, так что и нам оно казалось нормальным. Итальянцы обязательно – рано или поздно – вернутся за ним. Вот за какого посланца он принял Минну.

Но Тони был известен не только благодаря этому. Он был старше всех нас, сидевших в грузовике, – ему было пятнадцать, нам с Гилбертом по тринадцать, а Дэнни Фэнтлу – четырнадцать (старшие мальчики «Сент-Винсента» посещали среднюю школу в другом месте, так что мы их редко видели, однако Тони ухитрился в тот день остаться в приюте). Возраст помог бы Тони чувствовать себя «крутым», даже если бы он не жил некоторое время вне стен приюта, а потом не вернулся туда. Как бы там ни было, Тони был нашим Божеством Опыта, состоявшим сплошь из сигарет и намеков на его уникальность. Два года назад семейство квакеров, посещавшее дом собраний на противоположной стороне улицы, пригласило Тони к себе, намереваясь дать ему постоянный кров. Однако, еще собирая вещички, Тони что было сил демонстрировал свое презрение к этим людям. Они не были итальянцами. Несмотря на это, он все-таки прожил с ними несколько месяцев, возможно, даже счастливых месяцев, хотя он бы нипочем не признался в этом. Квакеры отдали его в «Бруклин Фрэндз» – частную школу, расположенную в нескольких кварталах от приюта. По пути домой Тони непременно подходил к «Сент-Винсенту», виснул на заборе и рассказывал нам истории о девчонках из школы, которых он умудрялся пощупать, а иногда и лишить невинности, о нудных мальчишках, которые плавали и играли в футбол, однако мгновенно продувались в баскетбол, в котором Тони был особенно хорош. А потом в один прекрасный день приемные родители Тони обнаружили своего чудовищного названого сына в постели с девочкой – ни более ни менее как их собственной шестнадцатилетней дочерью. Во всяком случае, так нам было изложено, а источник информации, разумеется, был один. Как бы там ни было, на следующее же утро Тони вновь очутился в «Сент-Винсенте», где быстро вернулся к привычному образу жизни, включающему драки и примирения со мной и Стивеном Гроссманом – правда, всегда в разные дни. То есть не бывало дня, чтобы мы со Стивеном одновременно ходили в друзьях у Тони, а потому ни один из нас не доверял другому и оба мы чуть-чуть не доверяли нашему старшему товарищу.

Тони был нашей Звездой Насмешек и, разумеется, первым обратил на себя внимание Минны. Это он распалил воображение нашего потенциального босса, заставил его увидеть в нас будущих Парней Минны, которые прямо-таки жаждали, чтобы кто-то занялся ими. Возможно, Тони, ожидающий своих итальянских спасителей, даже способствовал созданию агентства Минны, а сила его желания подвигла Минну на некоторые действия, заставила того впервые задуматься о том, чтобы встать во главе целой группы молодых людей – молодых настолько, что из них еще можно было вылепить что угодно.