в консульских конституциях, так мало придавали ей значения после разгула печати во времена Директории. Что до периодической прессы, ее оставили в ведении полиции. Беспокоились только о книгах, только их сочли достойными свободы, в которой отказывали газетам. Не хотели, как до 1789 года, отдавать их на произвол полиции. Теперь любой типограф или издатель, чья публикация подвергалась притеснениям государственной власти, имел право обратиться в сенатскую комиссию по надзору за свободой печати; и, если, ознакомившись с запрещенной книгой, сенатская комиссия не одобряла строгих мер государственной власти, она направляла первый, второй и третий запрос министру, после чего, в случае неповиновения ее повторным предупреждениям, призывала министра к ответу в Верховном императорском суде.

Кое-что в этом направлении сделали и для Законодательного корпуса. Как мы не раз говорили, проекты законов обсуждались только в Трибунате, который, сформировав свое мнение, посылал трех ораторов для его защиты перед тремя государственными советниками в лишенный слова Законодательный корпус. Немота последнего, исправлявшаяся, по мысли Сийеса, красноречием Трибуната, очень скоро сделалась предметом острот публики, насмехавшейся над вынужденным молчанием своих законодателей. Молчание Законодательного корпуса стало еще более шокирующим после того, как лишенный всякой силы Трибунат тоже умолк. Было решено, что, заслушав государственных советников и членов Трибуната, Законодательный корпус будет удаляться на совещание в подчиненный ему тайный комитет проектов, где любой из его членов сможет пользоваться правом слова, а затем возвращаться на публичное заседание, чтобы голосовать обычным образом.

Трибунат, ставший после учреждения пожизненного консульства своего рода государственным советом, доведенным до пятидесяти членов и взявшим обыкновение изучать проекты законов лишь на частных заседаниях с государственными советниками, авторами этих проектов, получил в новой конституции организацию, сообразную усвоенным им традициям. Он разделялся на три отделения – законодательное, внутренних дел и финансовое – и должен был обсуждать законы на собраниях отделений, а не на общем собрании. Три оратора защищали мнение отделения в Законодательном корпусе. Так, конституция окончательно закрепила форму, усвоенную им из почтительности. Полномочия его членов продлевались с пяти до десяти лет. Эта льгота для отдельных его членов, в результате более редкого обновления его состава, ослабляла сам корпус.

Ко всему этому присоединили, наконец, учреждение, которого недоставало как для безопасности правительства, так и для безопасности граждан, – Верховный суд. Учреждению этого Верховного суда постарались придать видимое преимущество, какое старались придать всем монархическим нововведениям, а именно – добавить столько же свободы гражданам, сколько силы добавляли власти. Местопребыванием его определили Сенат, но состоял он не из одного Сената и не из всех его членов. Он формировался из шестидесяти сенаторов, шести председателей Государственного совета, четырнадцати государственных советников, двадцати членов кассационного суда, высших чиновников Империи, шести высших сановников и принцев, получивших решающий голос. Председателем его назначался великий канцлер. Верховному суду поручалось разбирать дела о заговорах против безопасности государства и персоны императора, об актах произвола министров и их агентов, о должностных преступлениях и взяточничестве сухопутных и морских генералов при осуществлении ими командования, о правонарушениях членов императорской фамилии, высших сановников, высших должностных лиц, сенаторов, государственных советников и т. п. Генеральный прокурор, назначавшийся на постоянной основе, имел право возбуждать судебный процесс, в случае если инициативу не брали на себя истцы.

В знак уважения к волеизъявлению нации было решено провести плебисцит по вопросу об учреждении наследственной императорской власти в потомстве Наполеона Бонапарта и двух его братьев Жозефа и Луи.

Императору надлежало в течение двух лет принести торжественную присягу в присутствии высших сановников, высших должностных лиц, министров, Государственного совета, Сената, Законодательного корпуса, Трибуната, кассационного суда, архиепископов, епископов, председателей судов, председателей избирательных коллегий и мэров тридцати шести главных городов республики. Присяга приносилась, гласил текст нового конституционного акта, французскому народу на Евангелии. Составлена она была в следующих выражениях: «Клянусь охранять целостность территории Республики, положения Конкордата и свободу культов; уважать и заставлять уважать равенство прав, политическую и гражданскую свободу, неотменяемость продаж национального имущества; устанавливать налоги и пошлины не иначе как в силу закона; поддерживать учреждение Почетного легиона; править лишь с целью выгоды, благоденствия и славы французского народа».

Таковы были условия новой монархии, изложенные в проекте сенатус-консульта простым, точным и ясным языком, каким писались все законы того времени. Такова была третья и последняя трансформация, которую претерпела знаменитая конституция Сийеса.

Таково было творение конституционного комитета, собиравшегося в Сен-Клу. В последние дни его собраний Камбасерес и Лебрен отсутствовали. Наиболее мудрые сенаторы из состава комиссии сожалели об этом и дали почувствовать Наполеону, насколько важно удовлетворить двух его коллег, обойдясь с ними достойно. Наполеон не нуждался в предупреждениях, ибо понимал ценность Камбасереса. Он вызвал его в Сен-Клу, вновь объяснился с ним на предмет предстоящих перемен, привел свои доводы, выслушал его собственные и закончил обсуждение выражением своей воли, отныне непререкаемой. Он хочет короны и не потерпит противоречий. Впрочем, он предложил прекрасный способ вознаградить Камбасереса и Лебрена. Первому он предназначал сан великого канцлера Империи, второму – сан верховного казначея. Таким образом он обойдется с ними как и с собственными братьями, которые тоже должны войти в число шести высших сановников. Он объявил об этом решении Камбасересу, присоединив к предложению свою обольстительную ласку, которой не мог противостоять ни один человек, и окончательно привлек его на свою сторону.

Жозефа Бонапарта Наполеон назначил великим электором, а Луи Бонапарта – коннетаблем. Должности великого канцлера и генерал-адмирала оставались пока незанятыми. Наполеон колебался в выборе между членами своей семьи.

Талейран, главный изобретатель новых должностей, испытал по этому случаю первое разочарование, которое неприятным образом повлияло на его настроения и привело его позднее в оппозицию, пагубную для него и досадную для Наполеона. Поскольку место великого канцлера Империи, соответствующее судебному ведомству, предназначалось консулу Камбасересу, он полагал естественным получить место государственного канцлера, соответствующее ведомству дипломатическому. Но император высказался на этот счет определенно. Он не допускал, чтобы высшие сановники одновременно занимали министерские должности. Министры были ответственны и сменяемы, он мог отзывать и наказывать их по своему усмотрению. Генерала Бертье он ценил ничуть не меньше, чем Талейрана, однако и его, как и Талейрана, пожелал оставить министром и возместил ущерб обоим значительными суммами. Гордость Талейрана была особенно задета и, сохраняя любезность, он тем не менее постепенно дал прочувствовать это свое отношение льстивого недовольства, сдержанное поначалу, но ставшее впоследствии более явным и стоившее ему жестоких немилостей.

В армии и при дворе оставались еще должности, способные удовлетворить все притязания. Имелось четыре места почетных маршалов для генералов, уходящих на покой в Сенат, и шестнадцать маршальских жезлов для молодых генералов, призванных еще долго возглавлять французские войска. Четыре первых Наполеон дал