общества. Наши семьи очень религиозны и сильно вовлечены в дела церкви, и потребность в укреплении положения наших имен никогда не была такой сильной. Мы оба трудолюбивы, о чём свидетельствует постоянное соперничество между нами в прошлом, и у нас есть реальные цели, где нам не приходится отправляться на поиски девушек, по поводу которых ещё до конца не решено, хотят ли их убить или нет, и наблюдать за ними в их комнатах поздно ночью.

Чувствуя, что меня злят эти игры разума, я быстро отвечаю: — С удовольствием.

На его лице появляется искренняя улыбка, и когда я поворачиваюсь, чтобы открыть дверь машины, он хватает меня за левую руку. Повернувшись ко мне лицом, он подносит мою руку к своим губам. Смотря на меня своими мягкими глазами, он подносит свои теплые, нежные губы к верхней части моей руки и целует мою кожу.

Я снова ощущаю трепет между бедер, и мой рот приоткрывается, втягивая воздух, когда он прижимается губами к моей руке, почти смакуя это ощущение для себя. Его глаза опускаются вниз от моих и останавливаются на моих губах.

В тот момент, когда мне кажется, что он собирается поцеловать меня, раздается громкий треск, и я резко вскрикиваю.

Подтянув руку к груди, я сворачиваюсь калачиком, когда на меня обрушивается град из острых осколков. Сэйнт прикрывает меня рукой для защиты, когда его лобовое стекло разбивается на тысячи кусочков.

Дрожа, я нахожу в себе мужество открыть глаза. На капоте его джипа лежит один кирпич, лобовое стекло осталось лишь далеким воспоминанием. Его глаза широко раскрыты и в панике смотрят на меня, он выдыхает воздух через разомкнутые губы.

— Ты в порядке? — быстро спрашивает он, сканируя моё лицо и зачесывая волосы назад за уши.

Он сдувает несколько осколков с плеча моей формы, отправляя их на пол джипа, добавляя их к коллекции, скопившейся внизу.

— Я-я в порядке, — заикаюсь я, мои руки дрожат.

Когда мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на разбитое стекло, я замечаю тень позади него.

И именно там он и стоит, со стороны водительского сидения, в своих чёрных грязных джинсах и испачканной грязью толстовке, с лыжной маской, прикрывающей его наклонённую голову. Он качает мне головой, прежде чем исчезнуть за джипом.

Сэйнт смотрит вперед, его взгляд останавливается на кирпиче, разбившем лобовое стекло. Он тянется к нему, предплечье парня усеяно крошечными порезами, когда он берет кирпич в ладонь. Подносит его к лицу, его глаза сужаются, когда он, кажется, читает что-то на поверхности. Посмотрев на меня сквозь нахмуренные брови, он сглатывает.

— Что? — спрашиваю я в панике. — Что там написано?

— Ничего. Ничего, — он прижимает его к себе, открывает дверь джипа и выходит на улицу. — Глупые дети, — бормочет он себе под нос.

Подойдя к пассажирской стороне, он открывает дверь, кирпича у него уже не было, и протягивает мне руку.

— Пойдем, я провожу тебя до двери, — ласково говорит он, его челюсть сжимается, а сузившиеся глаза защитно сканируют улицу.

Я беру его за руку и встаю, в то время как стекло падает с моих колен на траву во дворе. Сэйнт помогает мне стряхнуть остатки стекла, а затем его влажная ладонь крепко сжимает мою, пока он ведет меня по ступенькам моего крыльца. Он задерживается там на мгновение, проводя рукой по своим выбритым светлым волосам, не сводя глаз с улицы.

Открыв замок, я делаю шаг вперед и поворачиваюсь к нему лицом.

— Хочешь, я зайду? Осмотрю дом? — спрашивает он.

Я думаю об этом секунду, размышляя, прежде чем почувствовать взгляд, прожигающий мой затылок. Волоски на затылке встают дыбом.

Он внутри.

По какой-то странной причине я больше боюсь того, что произойдет, если сюда войдет Сэйнт, чем того, что потенциально убийственный, преследующий нас псих стоит где-то позади меня и пристально наблюдает за нами.

— Со мной всё будет в порядке, — говорю я с отстраненным кивком, мои пальцы дрожат, пока я держусь за край двери.

Сэйнт замирает, словно не зная, оставить меня одну или нет.

— Может, я зайду попозже? — спрашивает он, его глаза несут на себе тяжесть его беспокойства.

— Просто… напиши мне вечером, — вздыхаю я. — Позаботься о своем джипе.

Он делает паузу, и я вижу, как в его голове проносится какая-то мысль. Послание на том кирпиче, каким бы оно ни было явно беспокоит его настолько, что он переживает о моей безопасности.

— Хорошо, — шепчет он, его плечи опускаются. — Мне так жаль, что это произошло, Брайони.

Он делает шаг назад по ступенькам крыльца, держась за перила, оставаясь лицом ко мне. Такое ощущение, будто он находит способ оправдать то, что оставляет меня, он кивает и, наконец, поворачивается, бегом возвращаясь к своему джипу. Я прикусываю нижнюю губу, глядя, как он уезжает, и хруст стекла под колесами напоминает мне о человеке, который ждет меня за спиной.

Я закрываю дверь, испуская дрожащий вздох, когда чувствую, как он подходит ко мне. Закрыв глаза, я упираюсь лбом в дверь, моя кровь холодеет в его присутствии.

— Такая хорошая девочка, держит свой маленький хорошенький ротик на замке, — шепчет он своим хриплым, звенящим тоном мне в шею, и я вдыхаю его незабываемый аромат. Аромат, от которого мои чувства захлестывает головокружение.

Прижав мои ладони к двери, он гладит меня по затылку, как опасный лев, оценивающий пойманную добычу. Он убирает мои волосы в сторону, и прежде чем я успеваю подумать, я чувствую, как теплый плоский язык облизывает мою шею. Я вздрагиваю от тепла, которого никогда раньше не чувствовала, когда он говорит: — Но было бы ещё лучше, если бы ты открыла его для меня.

У меня поднимается температура от его непристойных слов.

Его грязные пальцы скользят по моей левой руке на дверь, где на указательном пальце приличных размеров порез от его маленькой игры с бросанием кирпичей. Это движение очень напоминает момент на вечеринке, когда он прижал меня к двери той затемненной спальни.

— Испачкал свою куклу, — говорит он, явно оценивая рану.

Оторвав мою ладонь от дерева, он подносит мою дрожащую руку к своему рту позади меня. Я чувствую, как теплый, влажный язык проводит длинную линию по тому месту, где губы Сэйнта касались тыльной стороны моей руки.

Он слизывает с меня прикосновения всех остальных. Очищает меня от их грязи своим собственным больным и извращенным способом. Это объясняет облизывание задней стороны моей шеи, где, как я описывала, руки Джейкоба касались меня в кладовке.

— Исцели меня, Господи, и я исцелён буду, — цитирует он Библию