Сбегая по ступеням, задаюсь единственным вопросом: почему я с ней постоянно сталкиваюсь?!

***

Захожу в магазин, быстро набираю корзинку продуктов. Дверь в квартиру открываю своим ключом, звонить смысла нет. Мама дома, но я не хочу причинять ей дискомфорт. Перешагнув порог, не разуваясь иду на кухню, вымою пол перед вечерней тренировкой. Методично опустошаю пакет, раскладывая продукты по шкафчикам, слышу скрип половиц позади.

Оборачиваюсь и мгновенно сталкиваюсь с робкой улыбкой.

– Давай я тебе помогу, – огибаю инвалидное кресло, останавливаясь за ее спиной, – надо снести эти дурацкие пороги.

– Сыночек.

Стискиваю зубы, потому что меня перетряхивает от ее голоса, он пропитан благодарностью, именно ею.

Мама всегда была такой – жертвенной, слишком доброй и всегда в меня верила, даже эти полгода, когда все мои шайбы летели мимо ворот. Наверное, тогда только она и верила.

– Ты опять брал подработку? Мирон заходил… он вновь подбивает тебя на этот кейтеринг?

– Как оказалось, это даже выгодно, – неопределенно взмахиваю рукой.

– Тебе нужно много тренироваться, а ты занимаешься всякой ерундой. Если боишься за меня, то не стоит, я не пропаду. Одна сломанная жизнь – это неприятно, а вот две – это уже слишком.

В прихожей слышится шум, Аська дергается под играющую в наушниках музыку, скидывая кроссовки, а ровно через секунду и рюкзак, он летит туда же, на пол.

– А вы тут чего, – вытаскивает из уха наушник, – что-то случилось?

Сестра целует мать в щеку и усаживается на стул, продолжая на нас поглядывать.

– Все хорошо, доченька, мы тут так, о жизни.

– М-м-м, ну ладно. Кстати, я устроилась на подработку в детское кафе, буду шарики из мороженого катать. Здорово, правда?

Мама улыбается, но это только образ. В глазах беспросветная печаль и непомерное чувство вины. Она почему-то считает, что виновна в том, что со всеми нами произошло…

– Здорово… но, может быть, ты насладишься летом? Ты еще подросток, Ася.

– Ой, мам, я справлюсь. К тому же со мной в паре будет работать такой симпатичный мальчик.

– Чего? – мои брови автоматом ползут вверх.

– Мне уже шестнадцать, Лешечка, и мне уже могут нравиться мальчики, представляешь?

– Ты смотри, как бы твои мальчики без зубов не остались.

– Боже, и вот с кем я живу? – накрывает лоб ладонью. Мама качает головой, улыбается.

– Я сегодня вечером уеду, – говорю между делом, распихивая продукты по шкафам и холодильнику.

– Очередная подработка?

– Нет, вливаюсь в новую команду.

– Это хорошо.

– Возможно, – хмурюсь, стоя к ним спиной. – У тебя еще есть лекарства?

– Да, на неделю должно хватить.

– Куплю послезавтра.

– Спасибо.

– За это не благодарят. Я еще забегу за сумкой перед тренировкой.

Выхожу в прихожую, а после в подъезд. Спускаюсь по лестнице, натягивая шлем. Оказавшись во дворе, завожу байк. Всего пара улиц, и я у Виталика на сервисе.

Закатываю мотоцикл в гараж и, хлопнув этого валенка по плечу, сажусь рядом, на старое заднее сиденье его тачки. Его выкорчевали из салона месяц назад, и теперь оно вполне заменяет обычный диван.

– О, здорово!

– Здорово, – отвечаю на рукопожатие.

– Ты куда так быстро вчера свалил?

– Вот об этом нам с тобой и нужно поговорить. Какого хрена ты их позвал?

– Мне понравилась Полинка.

– Без претензий, но давай на будущее договоримся, что подружку свою она будет оставлять дома.

– А хорошо она тебе вчера по роже залепила. Мне даже страшно, что ты ей наплел.

– Не твое дело.

– Да ладно, расслабься. Потуси с ней пару дней, и она сама сбежит, зуб даю. Принцесска твой гребаный характер просто не вывезет.

– Никаких подружек, надеюсь, ты меня услышал.

– Да понял, понял. Как первый день?

– Более чем.

– Проставишься?

– Тебе лишь бы нажраться.

– А что в этой дыре еще делать? Менты пасут, заезд не устроить, приходится как-то выживать.

– В выходные.

– Забились.

Виталик поднимается на ноги, чтобы взять из мини-холодильника бутылку фанты, сворачивает крышку, делая несколько жадных глотков, и слишком приторно улыбается после.

– Чего?

– Да так. Слушай, мне вот интересно, чего ты так на эту девчонку взъелся? Красивая же.

– В том-то и дело, – бурчу себе под нос, – раздражает.

– Или запал?

– Поумерь фантазию.

– А до меня дошел слух, что ты всех на озерах построил. Якобы: и близко пусть к ней никто не суется.

– Слухи – вещь вредная, приводит к несварению.

– Значит, говорил.

– Слушай, у тебя других тем для разговоров совсем нет?

– Есть, но эта самая топовая. Я просто никак понять не могу, потусить с богатой девочкой – это ж весело. Плюс, если она сама к тебе липнет. Для нее же все, что у нас тут происходит, в новинку. На нее даже тратиться не придется.

– Я знал много богатых девочек, и поверь, все совсем не так, как тебе хочется думать.

– Черт, все забываю, откуда ты к нам свалился.

Виталик продолжает трепаться, а я вспоминаю наше с ним знакомство. Белов был первым, с кем я тут скорешился. Мы как раз въезжали в нашу однушку, после двухэтажного особняка происходящее казалось сюжетом каких-то ужасов: сорок квадратов, второй этаж в кирпичной пятиэтажке. Эта квартира когда-то давно принадлежала маминым родителям, в ней лет тридцать никто не жил, и, когда произошла трагедия, о ней не сразу вспомнили.

У меня кипел мозг, как жить дальше, а на чертовых лестницах не было даже пандуса. Все наши вещи свалены во дворе у скамейки, денег на грузчиков нет. Ни на что их нет. Аська сидит на чемодане, давится слезами и пытается сделать все, чтобы мама этого не увидела. У меня же ступор. Жесткий отходняк от новой реальности.

Белов первый предложил помощь, как оказалось, он жил этажом выше. С родителями и немецкой овчаркой. Первое время теть Валя, его мать, нам помогала. Милая женщина, вошедшая в наше гадское положение.

Тогда на льду все катилось в тартарары, к концу сезона я крепко обосновался в запасе. Ни черта не забивал. Пришлось уйти, тренировки отнимали много времени, а денег, как оказалось, мне платили сущие копейки. Пока папа был жив, я даже и не знал, сколько зарабатываю.