Наплававшись до изнеможения, мы разделились. Отправили Алика, как младшего члена команды, в лагерь – готовить кашу и крабов, а сами двинули в поселок (купить винца и вообще…). Последующие события восстанавливаются лишь со слов Алика.

Для того чтобы нагляднее представить дальнейшее, надо сделать некоторое предварительное пояснение географического свойства. Грот Шаляпина находится на каменном выступе мыса Орел, от поселка Новый Свет к нему вокруг мыса ведет Царская тропа, когда-то очень благоустроенная, огражденная каменным бордюром. Ко времени описываемых событий тропа обветшала и частично разрушилась, так что отдельные ее участки превратились в плацдармы для занятий скалолазанием, с возможностью, поскользнувшись, рухнуть в море с высоты пять – восемь метров.

Итак, Алик, приготовив ужин, сидел с книжкой в сумерках у костерка и ждал загулявших компаньонов. Вдруг издалека послышалась удалая песня, из-за выступа скалы на тропу вывалилась ватага обнявшихся за плечи друзей и, выписывая вензеля, двинулась к биваку. По ровному месту передвигались мы при этом с трудом (надо сказать, на другой день я проверил наш вчерашний маршрут и понять, как мы там прошли, не мог). Но наши приключения на этом не кончились. Виталик Муцмахер (будущий пианист и доктор искусствоведения), не справившись с координацией, угодил голой ногой в казан с свежеприготовленной кашей и, естественно, сильно ошпарившись, этого даже не заметил и завалился спать. Наутро у него на ноге образовался большой волдырь, сильно затруднивший Виташке ходьбу и жизнь вообще. Нечего делать, пришлось пациента оперировать. Будущий стивидор и крупный специалист по морским перевозкам Боря Комарницкий – Графин блестяще вскрыл нарыв, а будущий моряк и миллионер Боря Бараз сложил об этом поэму, где были такие слова: «… приняв последнюю рюмашку, вступил ногой Виташка в кашку…».

Но вот подошло время уходить с насиженного места. Степка, насытившись приключениями, поехал в Москву, а мы с Аликом, легко поддавшись на уговоры новых друзей, двинули с ними в Одессу. Путь лежал в Феодосию, откуда ближайшим теплоходом, приобретя в порту 1 (один) палубный билет до Ялты на всю компанию и расставив на шлюпочной палубе свою палатку, мы отправились в Одессу.

Вместе со многими реалиями того времени – автоматами с горячим и холодным молоком, бульоном и булочками на набережных Ялты, южными базарами, где, пройдя через пару рядов торгующих и напробовавшись, можно было уже и не завтракать, тихие звездными и безопасными ночами на кривых улочках южных городков – ушло в прошлое и такое явление, как Черноморское пароходство, с снующими вдоль всего побережья большими и малыми пассажирскими судами и суденышками. Этот каботажный флот состоял из трех типов кораблей.

По так называемой Крымско-Кавказской линии между портами Одесса и Батуми, с заходом в крупные порты, ходили большие теплоходы – старые, довоенной постройки, «Россия», «Победа», «Адмирал Нахимов» – и более новые: «Тарас Шевченко», «Иван Франко», «Башкирия», «Молдавия»… Отличаясь друг от друга размерами, годами постройки, все они были сходны в одном – они были красивы, даже шикарны, путешествие на них таило в себе много удовольствий и развлечений. Так, заходя в попутный порт – Ялту, Новороссийск, Сухуми – теплоход останавливался на несколько часов, пассажирам, плывущим дальше, выдавался посадочный билет, и они могли гулять сколько влезет по этому городу. Кстати, на этой особенности теплоходных рейсов основывался наш способ практически бесплатного на них передвижения: покупался в кассе один билет до ближайшего попутного порта, один турист (с максимально возможным по весу количеством рюкзаков) заходил на борт, собирал у пассажиров, не намеренных сходить на берег, нужное количество посадочных билетов и выносил их оставшимся на берегу товарищам. Проникнув на палубу, мы растворялись в толпе пассажиров и дальше уже плыли беспрепятственно, установив на верхних палубах свои палатки. Проверять билеты у пассажиров на борту было не принято. Предание рассказывает, что однажды, когда теплоход пришел в Одессу и на палубе столпилась сотня-другая туристов, стремящихся сойти на берег, а билетов в кассе было за рейс продано всего несколько штук, капитан впал в ярость и велел проверять билеты у сходящих. Поднялась паника, некоторые нервные стали прыгать с бортов в воду, что вызвало еще большую панику у капитана судна, и приказ был срочно отменен. Больше о таких попытках навести порядок мне неизвестно.

Кстати, не могу не вспомнить здесь историю, приключившуюся с нашей компанией. Проведя в походных условиях пару недель и изрядно отощав и поизносившись, мы взошли на палубу «Адмирала Нахимова» (это был, пожалуй, самый шикарный теплоход на линии, с каютами, отделанными красным деревом, бархатом и зеркалами, со своей знаменитой кухней и барами). Устроившись на палубе, первым делом, разумеется, отправились в кормовой бар – после каши с тушенкой и сухим вином хотелось чего-нибудь вкусненького. Поскольку наши обтрепанные штормовки не отвечали требованиям вечернего этикета, мы, внутренне ощетинившись, приготовились преодолевать отпор барной обслуги, и каково же было наше удивление, когда пожилой величественный бармен в крахмальной сорочке с бабочкой, выйдя из-за стойки, предложил нам занять удобный столик в углу бара и спросил о наших пожеланиях по поводу напитков (типа «Вино какой страны вы предпочитаете в это время года?»). Такое поведение, надо сказать, было нехарактерно для нашего сервиса того времени (да и сейчас, подозреваю, встречается нечасто), но наш бармен, как я узнал впоследствии, всю свою жизнь проплавал за границей, на ллойдовских линиях…

…Пароход белый-беленький…

Возвращаясь к истории каботажного флота, добавлю, что, помимо шикарных лайнеров, черноморские прибрежные воды бороздило множество небольших и совсем маленьких суденышек. Регулярные рейсы между приморскими городами осуществляли «морские трамваи» с названиями типа «Судак», «Коктебель» и т. п. Но самые любимые и характерные для южного побережья суденышки, плававшие от причала до причала и носившие «птичьи» имена – «Ласточка», «Сапсан», «Коршун», – были деревянные беспалубные баркасы, управляемые зачастую одним шкипером, иногда не имевшие даже штурвала, – шкипер двигал румпель босой ногой, стоя на кормовом свесе, и мог высадить пассажира, по его просьбе, даже на пустынный пляж. Эти простые тихоходные суденышки, вмещавшие до тридцати человек, обладали высокой мореходностью и использовались, в частности, для высадки пассажиров с большого корабля на берег, когда из-за большого волнения или ветра кораблю трудно было ошвартоваться в плохо оборудованном порту (так бывало, например, в Евпатории).

Но вернемся к нашим баранам, то есть к трем одесским Борисам, одному одесскому Виталику и двум московским Чачкам, которые, поднятые с ложа и выгнанные из палатки утренней палубной приборкой, очевидно, уже давно стоят на палубе теплохода и всматриваются в открывающийся почему-то слева по борту (до сих пор я с трудом осознаю этот географический феномен) ровный возвышенный Большефонтанский берег Одессы. Вот корабль огибает маяк, входит в гавань и причаливает к пирсу. Знаменитая «потемкинская» лестница с (бездействующим тогда) фуникулером и стоящим наверху Дюком приветствуют нас! По решению наших гостеприимцев направляемся на улицу Щепкина (как, вы не знаете, где это улица Щепкина? – Так это же недалеко, там, где университет и технологический институт!), в квартиру Жоржика Зозулевича (как, вы не знаете, кто такой Жорж Зозулевич? Скажите, а вы вообще что-нибудь знаете? Вы что, и вправду никогда не бывали в Одессе?), где будет наш штаб и где решится наша дальнейшая судьба. (Тут, разумеется, должны были зазвучать известные барабаны судьбы, может быть, мы с Аликом их даже услышали.)