время, когда Англия и США, оказавшись не в состоянии осуществить прямое вмешательство во внутренние дела целого ряда государств Восточной и Центральной Европы, пытались добиться своей цели иным путем. Они заявляли, что послевоенное развитие в этих странах должно стать «международной проблемой», т. е. требовало англо-американского вмешательства.

Подобные необоснованные претензии были отвергнуты как самими народами стран Восточной и Центральной Европы, так и Советским Союзом. Советское правительство при этом твердо отстаивало согласованный великими державами на конференции в Ялте следующий принцип: «Установление порядка в Европе и переустройство национально-экономической жизни должно быть достигнуто таким путем, который позволит освобожденным пародам уничтожить последние следы нацизма и фашизма и создать демократические учреждения по их собственному выбору».

Таким образом, СССР, исходя из своей неизменной политики уважения суверенных прав народов, решительно отвергал иностранное вмешательство во внутренние дела освобожденных стран.

Западные же державы, пренебрегая этим согласованным принципом везде, где находились их войска, усиленно искали лазейку для осуществления подобного вмешательств и в странах, освобожденных Красной Армией. Такую лазейку они и усмотрели в просьбе ЭАМ о создании межсоюзнической комиссии в Греции, изложенной в упомянутом меморандуме от 12 марта 1945 г., а также в его обращении, направленном на следующий день британскому резиденту г. Мак-Миллану.

Английское правительство буквально ухватилось за это предложение. В Лондоне учитывали, что его осуществление могло создать прецедент для последующего прямого вмешательства западных держав во внутренние дела любого государства. Что же касается Греции, то здесь создание межсоюзнической комиссии по контролю над проведением выборов в условиях, сложившихся после Варкизского соглашения и показанных выше событий, не могло, существенно помешать реализации английских планов. Более того, оно в серьезной мере способствовало бы целям реакции, поскольку представители западных держав обладали бы в такой комиссии механическим большинством.

Однако даже при таких условиях британское правительство не сразу решилось на проведение выборов в Греции.

Было решено предварительно закрепить сложившееся положение путем дальнейшего ослабления левых сил и упрочения позиций правых. С этой целью началось осуществление плана замены кабинета Пластираса еще более надежным с точки зрения Лондона правительством.

Хотя Пластирас и проводил с усердием политику подавления прогрессивных сил, опираясь при этом как на английские штыки, так и на внутреннюю реакцию, тем не менее в одном отношении он не устраивал британское правительство. Это объяснялось его давними антимонархическими взглядами. Они, как уже отмечено, в сущности и предопределили выбор Черчилля в январе 1945 г., когда он искал такого премьер-министра для Греции, которого можно было использовать в качестве прикрытия для постепенного осуществления плана восстановления греческой монархии. Но теперь, когда прикрытие уже сыграло свою роль и в Лондоне решили, что можно сделать следующий шаг к возвращению короля в Афины, Пластирас как глава правительства стал явно неподходящей фигурой. И на очередь встал вопрос о его замене.

Но наивно было бы думать, что британское правительство собиралось осуществить это свое намерение собственными руками. Такой шаг был явно не в духе английской тайной дипломатии с ее многовековым опытом политических провокаций. Кроме того, к ее услугам в этом деле были и регент Дамаскинос, и весь «черный фронт», и известная часть центристов, готовая при определенных обстоятельствах переметнуться в монархический лагерь.

Для начала на авансцену были выведены откровенные монархисты. В то время как они все настойчивее требовали «вернуть короля», их вооруженные банды, терроризировавшие население страны, выступили с угрозами премьер-министру Пластирасу в связи с его антироялистской позицией. «Черный фронт», который наряду с пропагандой восстановления монархии, всячески разжигал шовинизм и вражду к «северным соседям», организовал с помощью своих вооруженных банд конфликты на границах с Албанией и Болгарией. А 25 марта, в день национального праздника Греции, несколько тысяч монархистов с портретами короля и с лозунгами «За великую Грецию», собравшись у отеля «Великобритания», в течение двух часов кричали: «На Софию!»

Положение еще больше обострилось, когда премьер-министр осмелился заявить, что он «настроен в пользу установления в Греции республиканского режима». Угрозы монархистов усилились. И тут-то Пластирас обнаружил, что их намерения полностью соответствуют планам Лондона. Понимая свою полную зависимость от британских военных властей, он, однако, все же, хотя и с большим опозданием, попытался защитить «достоинство и независимость страны» соответственно тому, как их понимал этот либеральный буржуазный политик. Но, естественно, натолкнулся на препятствия, английское происхождение которых не вызывало сомнений.

Когда же выявился еще и прямой нажим представителей британского правительства, генерал Пластирас окончательно понял, что он оказался в весьма унизительном положении человека, всю жизнь боровшегося против монархии и теперь используемою помимо его воли в тайной игре сторонников возвращения короля. Есть даже свидетельство о том, что возмущенный очередным нажимом англичан, усиленно навязывавших Греции восстановление монархического строя, он однажды воскликнул: «В конце концов мы не нация кафров!»[13]

Вероятно, именно в этот момент Пластирас начал понимать, что его антимонархизм несовместим с поддержкой, оказываемой им правым в борьбе против левого блока. Ибо он не мог не видеть, что мутная волна антикоммунизма, на которой держался его республиканский и «демократический» корабль, вот-вот потопит это утлое суденышко и что единственной реальной силой, способной помешать реставрации монархии, был ЭАМ.

Подтверждением такой эволюции взглядов Пластираса служат и его робкие попытки установить связи с представителями движения Сопротивления. Кстати, в этом движении участвовали многие его прежние друзья-либералы, в частности генерал Сарафис, Мандакас, Григориадис и даже его родной брат. По-видимому, через них он и действовал, правда весьма нерешительно. И судя по всему, дело ограничилось лишь «неофициальными переговорами между министром Л. Спайсом и начальником штаба ЭЛАС Феодоросом Макридисом, которые имели место, конечно, не без ведома Пластираса».

Этот поворот Пластираса не получил развития. Несмотря на наличие благоприятных условий для сплочения всех антимонархических сил в борьбе за нормализацию положения в стране и предотвращение реставрации монархии, премьер-министр не решился на сотрудничество с ЭАМ.

Тем не менее его колебания были замечены англичанами, которые сразу же начали форсировать осуществление своего плана. Их отношение к премьер-министру настолько резко изменилось, что об этом уже заговорили открыто. Так, лидер либеральной партии Ф. Софулис в те дни заявил: «По моему мнению, регент и англичане считают г. Пластираса слишком независимым по вопросам, относительно которых было бы разумным для пего просить совета…» Явно осуждая излишнюю «самостоятельность» Пластираса, Софулис подчеркнул, что его преемником на посту премьер-министра «должен быть человек, удобный для англичан…».

Однако пока что Пластирас был премьер-министром. В эти последние дни своего пребывания на посту главы кабинета он попытался остановить начатый при его содействии террор правых. Так, когда последние взорвали типографии эамовских газет в городах Каламата и Кардица,