— Неудачник, — говорили ему мы.

— Да идите вы, — отвечал он и отправлялся готовить себе большой стакан «Кровавой Мэри».

В одном углу потолка в гостиной проступают концентрические желтые и коричневые круги — сувенир проливных дождей прошлой весной. Дверь в прихожую держится лишь на одной из трех петель. Грязно-белый ковер от стены до стены вытерт до основы, и уже несколько месяцев его не пылесосили. Раздвижные окна по-прежнему открыты: отец попытался их опустить, но в этом году у него не получилось. Большое окно общей комнаты выходит на восток, а поскольку наш дом расположен под зарослями огромных вязов, света в него проникает мало. Днем и ночью общая комната освещается примерно одинаково. Чаще всего в общей комнате темно.

* * *

Я дома: в колледже рождественские каникулы. Наш старший брат Билл только что вернулся в Вашингтон: он работает там в Фонде наследия[31]— это как-то связано с восточноевропейской экономикой, приватизацией, конверсией и так далее. Моя сестра дома, потому что она весь год живет дома: она взяла академ на своем юридическом факультете, чтобы поучаствовать тут в веселье. Когда я прихожу домой, Бет уходит.

— Ты куда? — как правило, спрашиваю я.

— Погулять, — как правило, говорит она.

Я сжимаю нос. Когда из носа идет кровь и мы пытаемся ее остановить, мы смотрим телевизор. В телевизоре бухгалтер из Денвера пытается вскарабкаться на стену, пока бодибилдер по имени Молотобоец не схватил его и не сбросил оттуда. Остальные эпизоды этой игры тоже бывают напряженными: там есть полоса препятствий, когда претенденты состязаются друг с другом на время, и еще часть, где игроки колотят друг друга веслами, у которых на концах губка; это захватывающие зрелища, особенно если силы равны, а на кону большая ставка, но та часть, где они лезут по стене, слишком уж нервная. Сама мысль, что за бухгалтером охотятся, пока он лезет по стене… мало приятного в том, что за вами охотятся, пока вы лезете по стене, что бы за вами ни охотилось, кто бы ни охотился, когда руки вцепляются в лодыжку, стоит вам потянуться к звонку на самом верху. Молотобоец хочет схватить бухгалтера и стащить его вниз — он уже несколько раз тянулся к его ногам — нужно только ухватить покрепче: дотянуться, вцепиться и дернуть как следует — и если Молотобоец и его руки успеют раньше, чем бухгалтер дотянется до звонка… эту часть шоу смотреть по-настоящему страшно. Бухгалтер лезет стремительно, истерично, крепко ставит ноги на выступы, и на какой-то миг кажется, что у него все получится, потому что Молотобоец остался далеко внизу, их разделяют два человеческих роста, но вдруг бухгалтер медлит. Он не знает, куда двигаться дальше. Следующий выступ далеко — с того места, где он сейчас, не дотянуться. И тогда он чуточку спускается, нащупывает выступ — он хочет изменить маршрут — и от этого его шажка напряжение невыносимо. Бухгалтер спускается, чтобы вскарабкаться по левой стороне стены, как вдруг словно бы ниоткуда возникает Молотобоец — его даже не было на экране! — хватает бухгалтера за голень, резко дергает вниз, и все кончено. Бухгалтер летит со стены (разумеется, он привязан тросом) и медленно приземляется на пол. Это страшно. Никогда больше не буду смотреть это шоу.

Матери больше нравится программа, где три молодые женщины сидят на диване пастельных тонов и судачат о том, какие радости и разочарования они испытали, отправившись на свидания вслепую с одним и тем же мужчиной. Эту передачу Бет с матерью смотрели месяцами каждый вечер. Иногда там сидят участники, которые занимались друг с другом сексом, и они описывают это в забавных выражениях. А еще там есть смешной ведущий с огромным носом и черными курчавыми волосами. Он смешной, вести шоу ему забавно, и он заражает своей энергией всех. К концу передачи холостяк выбирает из трех женщин одну, с которой он хотел бы отправиться на свидание еще раз. И тогда ведущий совершает что-то невероятное: хоть он уже оплатил все три описанных выше свидания, и это не сулит ему никаких выгод, он оплачивает одинокому мужчине и одинокой женщине предстоящее свидание еще раз.

Мать смотрит передачу каждый вечер: это единственное, что она может смотреть и не заснуть, а спит она много, днем то и дело задремывает. Зато всю ночь она не спит.

— Да ладно; спишь ты ночью, — говорю я.

— Нет, — отвечает она.

— Ночью все спят, — говорю я: для меня это больная тема, — даже если им кажется, что они не спят. Ночь длинная, поэтому очень трудно ни разу не заснуть. Понимаешь, у меня много раз так бывало. Мне казалось, что я не сплю всю ночь, особенно когда у меня наступил тот период, когда я думал, что вампиры из «Участи Салема» — помнишь этот фильм, там еще играл Дэвид Соул, и людей там насаживали на оленьи рога[32]? Я тогда боялся заснуть и старался продержаться всю ночь; ставил переносной телевизор на живот и всю ночь трясся, что меня срубит, я ведь был уверен, что они ждут именно того, чтобы я заснул, и тогда заберутся в дом, подлетят к моему окну или войдут через прихожую и будут меня кусать — все это медленно-медленно…

Она сплевывает в полумесяц и смотрит на меня.

— Черт возьми, о чем ты говоришь?

Аквариум так и остался стоять в камине, но пять или шесть лупоглазых золотых рыбок со слоновостью умерли много недель назад. Вода, все еще освещенная сверху лиловатым аквариумным светом, — серая от плесени и рыбьих фекалий; мутная, словно стеклянный шарик с метелью, если его встряхнуть. Мне кое-что интересно. Мне интересно, какой вкус у воды. Как у питательного коктейля? Как у сточных вод? Я подумываю, не спросить ли мать: «Как ты думаешь, она какая на вкус?» Но этот вопрос не встретит в ней сочувствия. Ничего не ответит.

— Ты бы не мог его проверить? — спрашивает она, имея в виду нос.

Я разжимаю пальцы. Ничего.

Я смотрю на ее нос. У нее еще сохранился летний загар. У нее гладкая коричневая кожа.

А потом появляется кровь. Сначала струится тоненькой ниточкой, потом вылезает толстым угрем. Медленно выползает наружу. Я хватаю полотенце и промакиваю.

— Еще течет, — говорю я.

У нее пониженное содержание белых кровяных телец. В последний раз врач сказал, что кровь у нее не свертывается как следует, поэтому, сказал он, нельзя допускать кровотечения. Любое кровотечение может стать смертельным, сказал он. Конечно, сказали мы. Мы не очень-то волновались. Нам казалось, что при ее образе жизни, когда она все время лежит на диване, вероятность кровотечения не так уж велика. Все острые предметы будут убраны из зоны ее досягаемости, — это я ответил доктору шуткой. Доктор в ответ не усмехнулся. Я решил, что он меня не расслышал. Я собрался повторить шутку, но в последний момент спохватился: а вдруг он все услышал, но подумал, что это не смешно. А может, и не услышал. Я стал торопливо соображать, как бы мне усилить эту шутку, довести ее, так сказать, до максимума с помощью какой-нибудь другой, чтобы она подкрепила первую и они вместе ударили дуплетом. Можно было добавить: От фехтования на ножах придется воздержаться. И кидаться друг в друга ножами тоже перестанем, хе-хе. Но, похоже, этот врач лишен чувства юмора. В отличие от некоторых медсестер. В конце концов, это наша обязанность — шутить с врачами и медсестрами. Мы слушаем врачей и медсестер, а потом Бет задает докторам какой-нибудь конкретный вопрос: «Как часто это нужно принимать? Не проще ли добавить в состав для капельницы?» Иногда я тоже что-нибудь спрашиваю, и тогда мы можем поиграть в легкомыслие остроумной репликой в сторону. Я знаю, что перед лицом опасности нужно смеяться: меня учили, что в жизни всегда есть место шутке. Но в последние недели этого места для нас было маловато: мы ищем повод для веселья, но толком ничего не находим.