Он шел, и ночной холод с каждым шагом будто бы слабел. Уже оказавшись в лесу на вершине холма, Тристран вдруг с изумлением заметил, что в просвет меж ветвей прямо на него светит яркая луна. Юноша был немало удивлен, потому что луна вообще-то села уже час назад; и удивился вдвойне, осознав, что зашедшая луна была узеньким серпом, а сквозь ветви на него светит полный золотой диск.

Вдруг холодная вещица в его кулаке тонко зазвенела хрустальным мелодичным звоном, будто колокола крохотной стеклянной церквушки. Тристран раскрыл ладонь и поднял отцовский подарок к свету.

Это был подснежник, целиком сделанный из стекла.

Лица коснулся порыв теплого ветра, принесшего запах мяты, смородиновых листьев и спелых, сочных слив. Тристран впервые понял, как удивительно все, что с ним происходит. Он шел по Волшебной Стране в поисках упавшей звезды, не имея ни малейшего представления, где и как ее искать – и вообще что делать, когда силы иссякнут. Юноша оглянулся, не зная, увидит ли он когда-нибудь еще горящие за спиной огоньки Застенья, уже едва заметные в тумане, но все такие же манящие.

И понял, что, если он развернется и пойдет обратно, никто никогда его за это не упрекнет – ни отец, ни мать; и даже Виктория Форестер при следующей встрече не станет смеяться над ним и обзывать мальчишкой на побегушках и отпускать шуточки о том, как трудно искать упавшие звезды.

Мгновение он колебался.

Но потом подумал о губах Виктории, о ее серых глазах, о том, какой серебристый у нее смех, распрямил плечи и вставил хрустальный подснежник в петельку для верхней пуговицы, теперь уже расстегнутой. Слишком невежественный, чтобы бояться, и слишком юный, чтобы благоговеть, Тристран Тёрн зашагал по уже известным нам полям…

…в глубь Волшебной Страны.

Крепость Штормфорт была воздвигнута на высочайшем пике горы Гуон первым лордом Штормфорта, который правил с конца Первой Эпохи до начала Второй. Следующие повелители Штормфорта все время увеличивали крепость, отчасти перестраивали и расширяли, пока она не достигла своего нынешнего состояния – вгрызшийся в небо скальный пик серого гранита, похожий на покрытый причудливой резьбой клык огромного зверя. Штормфорт возносился в небеса, туда, где собирались грозовые облака, прежде чем спуститься в нижние слои воздуха и пролиться дождем, неся на землю опустошающие бури и молнии.

Восемьдесят первый лорд Штормфорта лежал при смерти в личных покоях, выбитых в камне самой высокой скалы, как дупло в больном зубе. В землях по ту сторону стены тоже есть смерть, как и везде.

Умирающий призвал к себе сыновей – и они явились все, и живые, и мертвые, вздрагивая от холода в ледяных гранитных чертогах. Они собрались вокруг отцовского ложа и почтительно ждали: живые по правую руку, мертвые – по левую.

Четверо из сыновей лорда были мертвы: Секундус, Квинтус, Квартус и Секстус; они стояли неподвижными серыми фигурами, бесплотными и молчаливыми.

Живых сыновей насчитывалось трое: Праймус, Терциус и Септимус. Они с некоторой неловкостью топтались справа, переминаясь с ноги на ногу и почесываясь, словно стесненные молчаливым присутствием мертвых братьев. Они ни разу не взглянули в сторону покойных, притворяясь изо всех сил, будто, кроме них и отца, нет никого в этих холодных покоях, где в окна – огромные отверстия в граните – задували ледяные ветра. Отец не знал, почему живые сыновья решили игнорировать мертвых родичей: потому ли, что не видели их, или из нелюбви к призракам, или из-за боязни разоблачения, или из чувства вины – ведь некогда они сами убили своих братьев, каждый – по одному, кроме Септимуса, который прикончил двоих: Квинтуса и Секстуса. Первого он отравил блюдом из угря в остром соусе, а второго попросту столкнул в пропасть, когда они вдвоем любовались сверкавшей далеко внизу грозой.

Раньше восемьдесят первый лорд надеялся, что ко времени его кончины из молодых принцев в живых останется только один, а остальные умрут. Тогда единственный выживший и станет восемьдесят вторым лордом Штормфорта и повелителем Высоких Скал; в конце концов, несколько веков назад сам он точно таким же образом взошел на престол.

Но нынешняя молодежь обленилась, прежнего пыла и настойчивости почти не осталось, ничего общего с энергичным и напористым юношеством прежних времен…

Ах да, кто-то что-то говорил. Восемьдесят первый лорд заставил себя сосредоточиться.

– Отец, – повторил густой бас Праймуса. – Мы все здесь и ожидаем твоего решения.

Старик некоторое время смотрел на него мутным взглядом. Потом с хрипом втянул ледяной разреженный воздух в легкие и произнес – голосом холодным и твердым как гранит:

– Я умираю. Мое время скоро истечет. Вы отнесете мои останки в глубину горы, в Чертог Предков, и положите их – то есть меня – в восемьдесят первую нишу, первую из пустующих, где я и упокоюсь навеки. Если вы не сделаете по моему слову, на вас падет проклятие, и башня Штормфорта обрушится вам на головы.

Трое живых сыновей ничего не ответили. Однако меж мертвыми пробежал чуть слышный ропот: возможно, они с сожалением вспоминали о своих собственных останках, расклеванных орлами или унесенных быстрыми горными потоками, через пороги и водопады увлеченных к морю, – о телах, которым не судьба когда-либо упокоиться в Чертоге Предков.

– Следующее. Вопрос наследования. – Голос исходил из груди старого лорда со свистом, как воздух из прогнивших кузнечных мехов.

Живые сыновья подняли головы. Старший, Праймус, с седыми волосками в густой черной бороде, с орлиным носом и серыми глазами, смотрел выжидающе.

Терциус, кареглазый и рыжебородый, выглядел настороженно. А Септимус, с молодой черной бородкой, высокий и отчасти похожий на ворона, казался совершенно безразличным – как, впрочем, и всегда.

– Праймус. Подойди к окну.

Праймус шагнул к отверстию, вырубленному в скальной стене, и выглянул наружу.

– Что ты видишь?

– Ничего, сир. Сверху вечернее небо, снизу – облака.

Старика бил озноб, не помогало даже одеяло из шкуры горного медведя.

– Терциус. Подойди к окну. Что ты видишь?

– Ничего, отец. Все как сказал Праймус. Над нами нависло вечернее небо цвета кровоподтеков; снизу мир устлан облаками, серыми и волнистыми.

Глаза старика дико вращались в глазницах, как у сумасшедшего стервятника.

– Септимус. Теперь ты. К окну.

Септимус подошел к окну и встал рядом со старшими братьями, однако на разумном расстоянии от них.

– А ты? Что видишь ты?

Младший лорд выглянул наружу. Ветер ударил ему в лицо, заставляя глаза болеть и слезиться. В темно-синих небесах слабо поблескивала единственная звездочка.