Таким же тарабарским языком были переведены и комплименты в адрес В.В. Голицына: «…ты преславным прародителем родословием и пресовершенным в поведении дел благоразумием и всяким вещей во время мира и войны действуемых, превысоким искусством и целомудренною к пресветлейшим императором верою вся от них одержати возможешь. Того ради молим тя елико можем рачением, да милость твою к тому гражданину нашему явити не отречишися, и дать по случаем бываемым на вящую честь возведен был, порадети не пренебрежеши, чтоб императорскому пресветлейших царей величеству полезнейшее и вящши явное тщение показал».

Обращение Женевского совета возымело действие. Польщенный Голицын не отказывался ходатайствовать перед правительницей Софьей о произведении Франца Яковлевича в чин полковника. Однако сделать это он мог только после возвращения армии в Москву.

Весной 1687 года армия во главе с В.В. Голицыным выступила в первый Крымский поход. В распоряжении историков имеется письмо Франца Лефорта брату Ами от 1 октября 1687 года с подробным описанием этого похода. Приведем его полностью, поскольку оно содержит сведения не только о том, как проходил поход, но и о роли и участии в нем Лефорта:

«…Мне предстояло много хлопот привести Ахтырку[3] в хорошее состояние, ибо Змеев (в то время возглавлявший Иноземский, Рейтарский и Пушкарский приказы. — Н.П.) приказал устроить все по моему личному усмотрению. Мой полковой командир был на весьма дурном счету, да и сам ни во что не вмешивался. Когда 400 человек полка пришли в Ахтырку, генерал послал полковника в Колонтаев, и я остался один, пока не собрались прочие части полка. По надлежащем снаряжении всей армии, меня отправили с 1500 человеками вперед, чтобы пройти по наведенному через Мерл мосту и овладеть им. Это было исполнено, после чего армия могла переправиться беспрепятственно. Неприятель нигде не показывался. На следующий день (2 или 3 мая) переправа совершилась, и армия простояла здесь несколько дней в ожидании прибытия всего необходимого для столь важного похода. Действительно, никогда подобного похода предпринимаемо не было; но могу уверить вас, что никогда ни одна армия не страдала столько, как эта здесь.

От реки Мерля пошли мы к реке Коломаку, где трава пошла в изобилии, равно как и близ рек Орчики и Липянки. Спустя несколько дней достигли мы прекраснейшей реки, какую только можно видеть; она называется Орель; оба берега ее покрыты великолепными лесами, где во множестве водятся всякого рода звери: олени, вепри, медведи, дикие бараны и другие. Здесь мы простояли некоторое время, затем приблизились к реке Кильчену и, наконец, к весьма красивой реке Самаре, с не совсем, впрочем, здоровою водою. Пройдя еще несколько речек, добрались до реки Конская Вода, скрывавшей в себе сильный яд, что обнаружилось тотчас же, как из нее стали пить. Эта вода для многих была пагубна, смерть произвела большие опустошения. Ничего не могло быть ужаснее мною здесь виденного. Целые толпы несчастных ратников, истомленные маршем при палящем жаре, не могли удержаться, чтобы не глотать этого яда, ибо смерть была для них только утешением. Некоторые пили из вонючих луж или болот; другие снимали наполненные сухарями шапки и прощались с товарищами; они оставались там, где лежали, не имея сил идти от чрезмерного волнения крови, К довершению несчастия, наш великодушный князь, боярин В.В. Голицын, не позволял сворачивать с дороги, хотя мы уже не имели травы, потому что все степи были выжжены. Мы достигли реки Ольбы, но и ее вода оказалась ядовитою, а все кругом было уничтожено: мы видели только черную землю, да пыль и едва могли рассмотреть друг друга. К тому же вихри свирепствовали постоянно. Все Лошади были изнурены и падали во множестве. Мы потеряли голову. Искали повсюду неприятеля или самого хана, чтобы дать ему сражение. Захвачено было несколько татар и сто двадцать из них и более были истреблены. Пленные показали, что хан идет на нас с 80 000 татарами. Однако и его полчище жестоко пострадало, потому что до Перекопа было все выжжено.

Наш генералиссимус, невзирая на то, пошел вперед к реке Анцике, куда посланы были некоторые отряды, ничего, впрочем, не сделавшие. Армия расстроилась вконец, все роптали, потому что болезни свирепствовали страшные; артиллерию везли те солдаты, которые еще не совсем изнурились. Наш князь был в отчаянии от того, что не мог достигнуть Перекопа, что оказывалось действительно невозможным, да, правду сказать, не было и нужды в том: и без сражений смерть довольно потрепала нас. Она похитила лучших наших офицеров, между прочим трех полковников: Во, Фливерса, Бальцера и до двадцати немецких подполковников, майоров и капитанов. Мы напрягли последние силы, чтобы добраться до речки Янчакрака. Вода повсюду была черная, в малом количестве и нездоровая; жара стояла невыносимая; дождя не выпало ни капли; во весь поход ни следа травы; и солдаты и лошади едва тащили ноги. Наш генералиссимус был вне себя, и, могу вас уверить, горько плакал. Собрались все генералы на военный совет.

Не могли понять, как удалось татарам выжечь всю траву. Подозревали гетмана казаков в соумышлении с татарским ханом. Это оказалось справедливым, и он был схвачен с двумя сыновьями. Слетело несколько голов, а гетмана и сыновей его сослали в Сибирь. Мазепу назначили гетманом. Он был выбран по общему требованию казаков.

Оставаться долго здесь (на реке Янчакраке. — Н.П.) было невозможно. Выбрали около 10 000 человек из самых здоровых и послали к запорожцам в четырех лье от нас, чтобы они поддержали генерала Косагова (он командовал русским отрядом в Чигиринском походе. — Н.П.), стоявшего в небольшом окопе близ Якегина. Это поручение было возложено на Леонтия Романовича Неплюева (русского представителя в Киеве при гетмане. — Н.П.). Татары атаковали его, но ни с той, ни с другой стороны бой не был кровопролитен.

Мы вдруг повернули назад и двинулись берегом Днепра, где также все было выжжено. Переходили вброд болота, чтобы набрать здесь кое-какой травы. Болезни усиливались; умирало множество, гораздо более, чем при наступательном движении. Счастливы были те, которые имели добрых коней. Я потерял многих лошадей и привел обратно только девять. Наш главнокомандующий находился в большой печали на возвратном пути. Вся Московия была в необыкновенно возбужденном состоянии, желая знать, чем кончился поход. Беспрестанно прибывали и уезжали гонцы. Армия отступила, мало-помалу до реки Орель».

Далее Франц Лефорт сообщает о своем возвращении в Москву и о получении долгожданного чина полковника: «…На другой день мы были с князем у старшего царя и царевны для целования руки. Князь В. В, Голицын говорил в нашу пользу и, могу вас уверить, высказал много лестного. Нас было три подполковника; мой кузен Страсбург, женатый на дочери Гордона, Форат и я. Боярин сказал: “Эти господа достойны повышения; они никогда не оставляли меня и верно служили вашим величествам”. Затем мы были у целования руки юного царя Петра Алексеевича, живущего в полу-лье от города. Кроме жалованья мы получили месячное содержание и прибавочных за три месяца похода.

…Встретил князя В.В. Голицына, ехавшего в свою деревню. Я тотчас слез с лошади и приблизился к княжеской карете. Князь улыбнулся и сказал: “За твою добрую службу их величества всемилостивейше пожаловали тебя в полковники”. Больше никто не произведен. Многие офицеры получили месячное содержание в 50 талеров; мы же получили по 60 талеров или по 30 рублей, без всякого вычета. Обещали мне также полк в 1900 человек, и тогда мне опять прикажут в январе идти в поход».