О пребывании Франца Яковлевича в Женеве вспоминал в своих «Записках» старший сын Ами Лефорта Людовик (Луи), которому в то время было шестнадцать лет. (Свои «Записки» он написал уже в зрелом возрасте.) Мы приведем его пространный рассказ полностью, ибо в нем дана весьма обстоятельная, хотя и односторонняя, характеристика Франца Лефорта и содержатся сведения, отсутствующие у прочих авторовсовременников:

«Франц Лефорт был принят своими родными и соотечественниками, любившими и истинно уважавшими его, самым радужным образом. В беседах своих он представлял картину России вовсе несогласную с описаниями путешественников. Он старался распространить выгодное понятие об этой стране, утверждая, что там можно составить себе очень хорошую карьеру и возвыситься военного службою. По этой причине он пытался уговорить своих родственников и друзей отправиться с ним в Россию.

Лефорту было тогда двадцать шесть лет. Все соотечественники заметили в нем большую выгодную перемену. Он был высокого роста и очень строен. В разговоре являл себя строгим и серьезным, но с друзьями был шутлив и весел. Можно сказать утвердительно, что он наделен от рождения счастливейшими дарами и талантами как тела, так ума и души. Он был отличный ездок и в совершенстве владел оружием. Из лука стрелял с такою необыкновенною силою и с такою непостижимой ловкостью, что превосходил искуснейших и опытнейших татар. О военном ремесле говорил очень разумно, и можно сказать по справедливости, что судил о нем, как человек испытанный, хотя был младший сын в семействе, которое, конечно, пользовалось почетом, но не имело таких денежных средств, чтобы дать соответственное его дарованиям воспитание. Что касается его чувств и образа мыслей, то никогда и никто не откажется от признания — что и обнаружится впоследствии, — что он имел повышенную и благородную душу. Он был враг лести и тщеславия. Своему государю был непоколебимо предан во всем, что касалось славы его царствования и счастья подданных, и употреблял все усилия содействовать столь справедливым и благотворным предначертаниям.

Во время пребывания на родине Лефорту делаемы были различные предложения именитыми чужестранцами, проживавшими в Женеве; его заверяли, что он найдет достойный круг деятельности или во Франции при швейцарских войсках, или в Германии, или у императора, или в Голландии и в Англии. Влиятельные иностранцы старались отговорить его от службы в России, доказывая, что она не только трудна, но и неблагодарна. И члены его фамилии, родные и знакомые советовали ему ехать или в Германию, или во Францию, или в Англию, или в Нидерланды, где, поступив в военную службу, он мог бы приобрести значительные выгоды для себя и для своего семейства. На все эти знаки благорасположения Лефорт отвечал, что сердце его лежит к России и благодарность обязывает его посвятить жизнь монарху, от которого получил многие благодеяния. Он питал твердую надежду, и это были его собственные слова, что, если Бог сохранит ему здоровье и дарует жизнь, то свет заговорит о нем, и он достигнет почетного и выгодного положения».

Заслуживает внимания коренной перелом, произошедший в отношении Лефорта к России: до вступления на военную службу он многократно высказывал скептическое отношение к стране своего пребывания и не раз пытался покинуть ее; теперь же он уверовал в то, что именно здесь ему суждено добиться успеха и славы. Из недоброжелателя России он превратился в ее панегириста и твердо решил возвратиться в Россию и продолжать здесь службу Залогом успеха он, очевидно, считал покровительство двух влиятельных в России персон, благожелательно относившихся к нему, — Патрика Гордона и В. В. Голицына.

В кругу родственников и друзей Лефорт пробыл немногим более месяца и отбыл из Женевы 25 мая 1682 года, с тем чтобы 19 сентября прибыть в Немецкую слободу. Вместо положенных шести месяцев его отпуск продолжался десять с половиной. Это дало основание недоброжелателям Лефорта утверждать, что он намеревался остаться на западе.

В то время как Лефорт ехал в Россию, до него доходили тревожные слухи об изменениях, произошедших в стране за время его отсутствия: о смерти царя Федора Алексеевича, провозглашении царем десятилетнего Петра, последовавшем затем стрелецком бунте, сопровождавшемся кровавой расправой со сторонниками Нарышкиных, о провозглашении царями-соправителями сразу двух братьев, Ивана и Петра, и возвышении царевны Софьи, ставшей подлинной правительницей России. Софья происходила из семейства Милославских, а представители этого рода отличались крайней нелюбовью к жителям Немецкой слободы. Все это могло перечеркнуть честолюбивые намерения Лефорта. Однако он оказался верным своему обещанию продолжить службу в этой стране, тем более что здесь его ожидала супруга. Впрочем, к тому времени, когда он прибыл в Слободу, смута закончилась и в стране наступило успокоение. Друзья уверили его, что, несмотря на перемены в государственном управлении, он вполне может надеяться на продолжение успешной карьеры. Тем более что ему по-прежнему покровительствовал ставший теперь всесильным князь В.В. Голицын.

Значительную часть пути Лефорт проделал вместе с датским посланником в Россию фон Горном. В Смоленске он оставил его, взяв на себя поручение известить Посольский приказ о прибытии посланника. Главой Посольского приказа был князь В.В. Голицын. Лефорт поспешил явиться ему, был принят и получил приказание немедленно ехать к Горну и состоять при нем в качестве пристава до тех пор, пока Горн не получит аудиенции у царей Ивана и Петра. 19 октября Горн был представлен царям; Лефорт присутствовал на аудиенции и был допущен к целованию рук обоих царей.

В те годы влияние князя Василия Васильевича Голицына значительно возросло. Будучи фаворитом царевны Софьи, он во многом определял политику правительства.

Едва ли не самую обстоятельную характеристику князю Василию Васильевичу дал француз Невиль, автор знаменитых «Записок о Московии»: «В тот же день (когда стрельцы прекратили сопротивление. — Н.П.) князь Василий Васильевич был возведен в звание великого канцлера и временщика, или временного государственного министра, т. е. правителя государства на известное время. Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он хорошо говорит по-латыни и весьма любит беседу с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам он не пьет водки, а находит удовольствие только в беседе.

Не уважая знатных людей по причине их невежества, он чтит только достоинства и осыпает милостями только тех, кого считает заслуживающими их и преданными себе. Канцлер начал свое управление строгим следствием над виновными стрельцами, казнил главных зачинщиков бунта и сослал других… Окончивши это важное дело, князь взял себе места, которые оказались свободными вследствие гибели многих во время смут, и между прочим место начальника Иноземского приказа, т. е. управления войсками, устроенными на иностранный манер, как то: солдатами, кавалерийскими и драгунскими полками… Одним словом, все управления, бывшие до сих пор в руках у бояр сенаторов, которые в состоянии были препятствовать временщику или временному первому министру, как они говорят, в его предприятиях, были заменены людьми простыми, так как князь Голицын желал иметь подчиненных, а не товарищей.