– Правда? – с надеждой поднял глаза Престон.

– Только не жди, что я стану держать тебя за ручку, отгоняя страхи.

– Не буду, – неуверенно улыбнулся мальчишка, – спасибо.

– И не благодари.

Я подвела его к пустующей каюте, открыла дверь, включила свет и сказала:

– Но я не о тебе забочусь.

Он вопросительно посмотрел на меня – взглядом юнца, которому не понять взрослой женщины.

– А о ком?..

Посторонившись, я жестом предложила ему зайти. Мне хотелось сказать, что я делаю это ради Джорджа. Но я знала, что забочусь о себе, силюсь заглушить чувство вины, которое с его смерти вопило мне в уши, стоило только остаться наедине с собой, когда затихал шум и гас свет.

– Смотри никому не надоедай, – предупредила я.

Он благодарно улыбнулся:

– Не буду, капитан, честно.

Престон верил своим словам, но у меня были недобрые предчувствия насчет этого соседства.

– Смотри же!

Зарядив топливные ячейки и плотно набив трюм, «Злая Собака» скинула причальные крепления.

Я сидела в рубке, пристегнувшись к командному посту. Альва Клэй была внизу в своей каюте, Престон – в своей, а Нод, надо полагать, в своем гнезде.

Все время подзарядки «Собака» поддерживала связь со станцией Камроз, и они вдвоем до секунды выверили время старта. Когда «Собака» задрала нос, принюхиваясь к космическому вакууму, двери дока уже раздвигались. Кончик ее бронзового носа поймал солнечный зайчик, и я ощутила дрожь палубы от работы маневровых сопел.

Мы выскочили из станции и ворвались в поток движения, как скоростной катер во флотилию яхт, оставив их суетиться и верещать нам вслед, – я знала, что мой корабль получает от таких выходок извращенное удовольствие. Жаловаться, конечно, никто не стал бы. Мы шли под флагом Дома Возврата – в другой раз, может статься, так же неслись бы спасать их жизни.

На экране уменьшалась станция Камроз. За сплетением ее усеянных мигающими огоньками колец виднелись рыжие континенты и голубые океаны планеты Камроз, ставшей домом для двух миллиардов человек.

Как удивительно, подумалось мне. Когда-то все человечество обходилось единственной, такой же вот хрупкой планеткой. Что за нелепость? Как можно было жить взаперти, в такой тесноте? Пока не пришел зов Множественности – в образе потрепанного торгового суденышка из скопления Кубка, – человечество, верно, лезло на стену своей тюрьмы. Моя прапрабабка по матери, если верить семейным преданиям, жила на Луне, на орбите умирающей Земли. Ее звали София Никитас. Когда в Море Спокойствия опустился тот торговец, ей было шестнадцать. Пропала она в возрасте сорока пяти, а до того преодолела тысячи световых лет и оставила следы в пыли сотни с лишним различных планет. А попутно еще основала Дом Возврата.

Я не требовала от Дома никаких преимуществ по праву родства. Мне не хотелось сравнивать свои успехи с ее достижениями. И все же, сидя в рубке «Злой Собаки», готовясь нырнуть в воющую пустоту гипера, я чувствовала, что опозорила ее память.

Как только звезды уступили место серой мгле, я отстегнулась и пошла в сторону кормы. В прыжке мы проведем сорок восемь часов, а таращиться на вид за окном мне не хотелось ни одной лишней минуты. Пустота высших измерений обманывала отвечающие за зрительное восприятие отделы мозга – в отсутствие стимулов они продуцировали видения, галлюцинации, тошноту и ползучий ужас.

Во время базовой летной подготовки мы все это испробовали. Всем предлагали уставиться в пустоту гиперпространства и не отводить взгляда, пока в ней не станут мерещиться узоры и искры. Но почти никто не захотел бы этого повторить – большинству хватало однажды узнать, как оно бывает. Вызванные таким созерцанием кошмары и головные боли отбивали охоту к новым попыткам. Те немногие, кто пробовал второй и третий раз, – а на каждом курсе таких находилось один или двое, – рисковали заблудиться в видениях и паранойе, поверить в шевелящихся на дальней границе восприятия титанических существ, проступающих из серого однообразия высших измерений.

Из рубки я первым делом отправилась в каюту к Альве. Дверь была открыта. Я вошла и, скрестив руки на груди, прислонилась к стене:

– Привет.

Она сидела на кровати, разбирая личное оружие. Не поднимая глаз, бросила:

– Я тебя с того конца коридора услышала.

– Не хотела являться без предупреждения, – сказала я, разглядывая полуразобранный пистолет, сложенные на тряпице у нее под ногами детали. – Хорошо повеселилась на Камроз?

– То еще веселье.

Она вздернула подбородок, так что мне стали видны наливающиеся синяки под глазами и чистая ленточка хирургического пластыря на переносице.

– А ты? – спросила она. – Виделась с посланником?

– Да.

– Досталось тебе от него?

Я понуро усмехнулась:

– Не так, как тебе.

Альва подняла правую руку промокнуть уголок левого глаза, и я увидела, что костяшки у нее тоже заклеены пластырем.

– Но в дерьмо макнули? – спросила она.

Я вздохнула:

– Он захочет со мной побеседовать после возвращения.

– Уволят, как думаешь?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Могут.

– Это хорошо, – жестко добавила Альва.

Я отвела глаза от ее вызывающего взгляда и тихо сказала:

– Что я могла сделать? Даже корабль не успел среагировать.

Боковым зрением я увидела, как она кривит губы.

– Ему вообще не полагалось там стоять.

Она наклонилась, начала собирать пистолет, с машинальной точностью устанавливая на место каждую деталь.

– Если бы ты выполнила свои обязанности, – заявила Альва, – мы бы знали, кто обитает в море. Ты бы предупредила его не приближаться с носилками к воде.

– И мы бы потеряли тех двоих, что вытащили с «Хобо».

– Мы их и так потеряли.

Я крепче обхватила себя за локти:

– Не в этом дело.

– Разве?

Я возвращалась к себе в каюту длинной дорогой по круговым коридорам жилой зоны. Надо было пройтись, выпустить пар и вытоптать напряжение, от которого сжимались кулаки и с каждым выдохом из горла вырывалась брань. К сожалению, мне стало еще хуже, когда я сообразила, что этот путь ведет мимо каюты Джорджа.

Перед его порогом я замедлила шаг, думая, как избежать новых напоминаний о своем провале. С Престоном я здесь уже побывала, и хватит на сегодня. Не тянуло видеть вещи Джорджа, лежащие так, как он их оставил: снимки дочери и внуков – на переборке, сувениры – на полках. Не хотелось вдыхать успокоительный домашний запах нестираных простыней. И я просто тронула ладонью холодную сталь дверной створки и прошла дальше, мимо сотен других пустых и темных кают, стараясь твердым и быстрым шагом разбить вставший в пищеводе ком.