Установление своей гегемонии на Балканах являлось центральным пунктом внешней политики Австро-Венгрии, любой вариант разграничения сфер влияния с которой в этом регионе, считали в российском МИД еще с конца XIX в., был в принципе невозможен. С 1908 г., констатирует исследователь истории Дунайской монархии, ее отношения с Россией стали уже «откровенно враждебными: что бы одна сторона ни предлагала, другая рассматривала как часть скрыто либо очевидно враждебного себе плана». Тщетно взывал царь к «кузену Вилли» (к которому, к слову сказать, питал такую же устойчивую антипатию, как и его родители, Александр III и Мария Федоровна, ко всем Гогенцоллернам), призывая его воздействовать на Вену, дабы умерить ее территориальные притязания в ходе Балканских войн 1912–1913 гг. в «пороховом погребе» Европы. Германия, напротив, продолжала подталкивать своего союзника к политике захватов в духе призывов немецких публицистов к укреплению «верности Нибелунгов» и «дружной работе немцев обеих монархий на юго-востоке» Европы, дабы «цивилизовать» тамошних «полуварваров». Вбить клин между главными участниками Тройственного союза, таким образом, царская дипломатия не смогла, как не удалось это и Германии — применительно к взаимоотношениям России со странами Согласия. Следуя тактике лавирования и соблюдения баланса, Николай II и его министры параллельно поддерживали регулярные контакты с высшим французским и британским руководством, заверяя Париж в верности союзническим обязательствам, а Лондон — в готовности расширять и углублять наметившееся взаимопонимание и сотрудничество.

Отказ Петербурга от бесхребетного «реагирующего» маневрирования между Англией и Германией и его окончательный переход к инициативному курсу на сближение с Францией и Великобританией связаны, главным образом, с именем Сазонова, убежденного сторонника Антанты, но, как подчеркивал он сам, «не зараженного» германофобией. Получив портфель министра иностранных дел в 1910 г., из-за тяжелой болезни к исполнению своих обязанностей он приступил лишь осенью следующего, 1911-го, скоро превратившись в одного из самых влиятельных членов правительства. Хотя сент-джеймский кабинет по-прежнему противился решению ключевой для Петербурга проблемы черноморских проливов в приемлемом для него духе (в ходе первой Балканской войны Великобритания, как и ранее, выступала за их нейтрализацию), и «тень прежних раздоров и недоразумений», по словам британского посла в Петербурге сэра Дж. Бьюкенена, еще «нависала» над отношениями двух стран, необычайно теплый прием, оказанный в российской столице представительной английской парламентской делегации в феврале 1912 г., продемонстрировал, что выбор России в пользу стран Согласия бесповоротен. В депеше статс-секретарю по иностранным делам сэру А. Николсону Бьюкенен отметил пробуждение в России «дружеских чувств к Англии, каких прежде никогда не бывало в этой стране». Напротив, немцы при очередном личном свидании германского и русского императоров летом 1912 г. в порте Балтийском (под Ревелем) были встречены подчеркнуто холодно. В традиционном совместном заявлении для печати по итогам переговоров впервые в практике русско-германских отношений последних десятилетий было подчеркнуто, что стороны «сохраняют неприкосновенной свою политическую ориентацию» и остаются верными своим союзам. Весной 1913 г. канцлер Бетман-Гольвег уже публично рассуждал о «европейском пожаре», который может поставить славян и германцев «друг против друга». Царя же продолжали призывать к улучшению отношений с Германией — об этом весной 1913 г. на правах давнего конфидента венценосной семьи ему говорил издатель газеты «Гражданин» князь В.П. Мещерский.

Предвоенные годы ознаменовались военно-политической консолидацией Антанты. С 1908 г. стали вновь регулярно проводиться совещания начальников французского и русского Генеральных штабов, предусмотренные военной конвенцией 1892 г.; обычными стали взаимные приглашения военных делегаций на маневры морских и сухопутных сил. Дружественные заходы в российские порты отрядов французских и британских военных кораблей сопровождались празднествами и торжественными приемами на самом высоком уровне. В 1912 г. французскому командованию нанес визит и будущий российский верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (младший). На родине к разработке военных планов он не привлекался, но, по свидетельству одного из своих подчиненных, сумел произвести на французский генералитет «сильное впечатление» именно как вероятный верховный военачальник союзного государства. Будущий коллега великого князя, а пока руководитель французского Генштаба генерал Ж. Жоффр преподнес ему военный флаг своей страны, который позже, в Ставке, осенял Николая Николаевича бок о бок с собственным русским в знак незыблемости русско-французского военного союза. В ноябре 1912 г. Франция и Англия заключили секретный политический консультативный пакт, а затем и двустороннюю военно-морскую конвенцию. Незадолго до этого Россия настояла на подписании секретной военно-морской конвенции с Францией (русско-французская военная конвенция 1892 г. не касалась военно-морских дел) и, в свою очередь, получила заверения Великобритании о готовности вмешаться в борьбу в случае германской агрессии в Европе. В общем, в военно-дипломатической подготовке Антанты к войне голос России звучал все громче и весомее.

В самом Петербурге сближение с Парижем и Лондоном и тогда, и позднее воспринималось как признание своего важного места в европейской и мировой политике. В союзных России западноевропейских государствах свою войну с центральными державами с самого начала рассматривали не как обычное военное столкновение, но как «конфликт двух различных и непримиримых форм управления, общества и прогресса». Английский писатель Герберт Уэллс утверждал, что его страна сражается «не ради того, чтобы уничтожить [германскую] нацию, но чтобы ликвидировать гнездо идей». Французский историк Альфонс Олар в работе 1916 г. обнадеживающую перспективу войны видел в освобождении Европы от гнета германского милитаризма, а также в сохранении независимости и целостности Французской республики с демократическими институтами ее государственного устройства.

В ходе Балканских войн и особенно в период назревания общеевропейского кризиса Россия настойчиво стремилась превратить свой формирующийся блок с Францией и Англией в полноценный и, как не раз подчеркивал Сазонов, открытый (то есть в своей невоенной части публичный, не содержащий секретных договоренностей) оборонительный политический союз, видя в нем мощный фактор сдерживания германо-австрийской угрозы и, следовательно, верный способ не допустить мировую бойню, к участию в которой не ощущала себя готовой. «Все потребности нашего внутреннего развития ставят задачу поддержания мира на первое место», — писал министр Николаю II в секретной записке незадолго до Первой мировой войны, говоря о предотвращении общеевропейского военного столкновения как о «главной и первостепенной задаче» русского правительства на мировой арене. Но тщетно. Если с Парижем к началу мировой войны отношения, по словам того же Сазонова, уже «стояли на твердой почве договорных актов, которыми, после подписания морской конвенции 1912-го года, определялась вся совокупность оборонительных мер, предусмотренных нашим союзным договором», то Лондон до последнего уклонялся от принятия на себя внятных и твердых военно-политических обязательств перед Россией. В этом, по мнению главы русского дипломатического ведомства, сказывалось «вековое предубеждение английского общественного мнения против европейских союзов»,[8], в угоду которому на Даунинг-стрит стремились сохранять видимость свободы рук, тем самым обрекая Антанту на незавершенность своей военно-дипломатической подготовки к конфликту с центрально-европейскими державами. Петербург вынужденно мирился с такой линией британского кабинета, хотя в недооформленном из-за этого состоянии Антанта сдерживающим Тройственный союз фактором полноценно выступать, разумеется, не могла. Последняя стадия секретных русскоанглийских переговоров с целью заключения с Альбионом политического консультативного соглашения проходила уже в условиях общеевропейского июльского кризиса 1914 г., который привел к мировой войне.