В шесть тридцать я вышел из душа. Через десять минут был одет, задернул занавески и выключил телевизор. Без четверти семь вышел в коридор. Я еще возился с ключами от номера, когда на улице вдруг оглушительно щелкнуло (словно об асфальт железным полозом ударили). Звон стекла, чей-то истошный крик… Но потом наступила тишина. В небе по-прежнему победно плескались красные флаги и пикировали чайки, но, боже мой, какой зловещей была эта тишина.

Я спустился вниз – крики полицейских, стоны, плач. На мокрых от крови шторах вносили тела погибших. Хрустя битым стеклом, у подъезда разворачивалась “Скорая”. На асфальт выгружали пустые носилки, а полосатые ленты оцепления бешено крутились от ветра. Взрыв у английского посольства, сказал военный – квартал оцеплен. Пожалуйста, вернитесь в номер.

Я провел ночь в отчаянии и, едва дождавшись утра, бросился в Старый город, но сколько ни искал улицу с кипарисом и стеной из плинфы, так и не нашел: ни медресе, ни девушки. Пришла ли она вчера, жива? Если да, то почему не дает знать о себе? Не ищет меня, ведь я тоже мог погибнуть?

Через несколько дней, раздавленный и изнуренный, я улетел домой. Московская жизнь на удивление быстро заглушила во мне и боль, и отчаяние. “Судьба в чистом виде, – сказал я себе. – Никто не виновен. Хорошо, что сам благополучно унес ноги”. Да, всё вернулось на свои места – всё, кроме одной вещи: книги, которую мне хотелось написать об этом городе. Образ девушки, в чью жизнь я невольно вмешался, возник сам собой. Ее образ требовал литературной жизни, раз уж в реальности никакой жизни у него не было. В историю великого архитектора вплеталась новая история, и это была история мимолетной любви. Любовь связала не только героев книги, но и саму книгу. Пусть она войдет в отель за минуту до катастрофы; пусть страх и страсть двух отрезанных от мира, чужих друг другу людей толкнут их в объятия. Желанная, но не случившаяся ночь, пусть она произойдет на влажных гостиничных простынях; пусть они долго белеют в конце книги – финал этой книги будет открытым.

Через год, когда первый мой роман был опубликован, неожиданно дал знать о себе турецкий писатель. Вовремя тогда исчезнувший, он снова появился в моей жизни, но уже по собственной воле. Он решил, что мою книгу должны прочитать у него на родине. Тут же нашелся и переводчик, а затем и издатель, и меценат, выступивший в поддержку книги. Так я снова очутился на берегу Босфора.

Теперь, когда книга жила своей жизнью, мне не хотелось вспоминать о прошлом, тем более что город неожиданно открылся мне стороной, которую я только мечтал увидеть. Есть в январе короткое зимнее время, когда целыми днями идет снег. Стамбул словно замирает под его мокрыми, похожими на овечью шерсть, хлопьями. Улицы и лавки, рестораны и базары пустуют, аэропорты закрыты, транспорт, парализованный снегопадом, не ходит. Утаптывая снежную кашу, ты идешь по белому лабиринту. Исчезают грязь, шум. Тишина словно выткана белизной. Город, каким его видели великие султаны, и каким их видения воплотили великие архитекторы, придвигается вплотную. Пока идет снег, времени как будто не существует. И вот ты идешь внутри этого сна, разглядывая его диковины, пока ноги случайно не выносят тебя в знакомый переулок. Вот обсыпанный снежной пудрой кипарис; белые купола, похожие на крышечки от чернильницы; знакомая лестница, заваленная снегом; деревянная дверь, откуда три года назад ты вышел.

Я постучал, прислушался – только сердце колотилось в доски. “Значит, не судьба, – с горькой усмешкой сказал я. – Да и следов нет”. И в тот же момент услышал голос. Это был бородач, который высунулся в окно и звал меня. Когда я поднялся к нему, я понял, что попал в лавку ковров, и кое-как объяснился, то есть сказал правду: что ищу госпожу Эсру, которая помогла мне с книгой, и что теперь, когда книга вышла, мне хотелось отблагодарить ее. Я сказал это так, как если бы ничего не знал о ней. Притворился случайным знакомым, каким и был, по правде сказать. С холодным спокойствием я ждал приговора. Бородач, невольно ставший моим судьей и палачом, улыбнулся и закивал. “Пять минут! – сказал он. – Эсра-ханум вышла пообедать и вернется через пять минут. Господин может подождать здесь, я принесу чай. Вы будете моим гостем. Садитесь, из этого окна будет видно, когда она вернется”.

Тяжесть, которую все это время я носил в себе, я по-настоящему ощутил только тогда, когда бородач освободил меня от нее. Один человек во мне ликовал: “Она жива!” А другой делался все угрюмее.

“Жива? Отлично. Но что ты тогда здесь делаешь?

Ведь твоей судьбой она даже не поинтересовалась?” “Такой снег, господин, ах, какой снег”, – вздохнул продавец. Я посмотрел в окно – действительно, от моих следов в переулке ничего не осталось.

“Напишу записку”, – решил я. Словно подслушав мои мысли, продавец вышел и вернулся с карандашом и бумагой. Подышав на пальцы, я принялся писать. Несколько строчек буквально вылетели из-под грифеля, но это было начало письма к возлюбленной. Той, с которой я провел ночь и которую мысленно желал. Перечитав эти строки, я решил выбросить письмо несуществующей женщине в печку. Что передать этой? Даже книгу, которая лежала в кармане, она прочитать не сможет.

“Нет, никакого письма не будет, – подумав, сказал я. – Простите за беспокойство. На словах ничего передавать не надо тоже. Хотя… (тут во мне проснулся некто мстительный) – скажите, что заходил русский писатель. Да, так и скажите. А больше ничего говорить не надо”.

Когда я вышел на улицу, с побелевшего неба, крутясь и вращаясь, падал снег. Он стирал мои следы и границу между землей и небом. Глядя на его пелену, я постепенно уверился, что не существовало ни нашей встречи, ни нашей невстречи. Если бы не книга в кармане, я мог бы представить, что никогда не писал ее тоже.

Через два года книга вышла на турецком и мой издатель решил устроить творческую встречу. Так я снова очутился в этом городе. Вечер в книжном подходил к концу, а я все смотрел поверх голов, искал Эсру. Но нет, она не пришла. Ее не было, хотя я настоятельно просил издателя пригласить госпожу Эсру на нашу встречу. Теперь, когда моя книга вышла на ее языке, мне не терпелось, чтобы она прочитала ее. Хотя… Что, если она уже прочитала ее? И не пришла только потому, что разгневалась за ночь любви, которую я приписал нам? Не сомневаюсь, турецкая женщина способна на это. А может быть, издатель попросту не нашел ее адреса, ведь она могла выйти замуж и сменить фамилию, переехать в другой город.

Утром следующего дня я отправился по знакомому адресу. Стуча покрышками по булыжнику, машина такси взобралась на холм и остановилась. Я расплатился и вышел. То, что я увидел, мало напоминало то, что хранилось в моей памяти. На месте сгоревшей усадьбы шла стройка и три бетонных этажа уже возвышались над переулком. Тихие домики были перестроены или исчезли за рекламными щитами, и только лестница и кипарис над стеной остались прежними.

Когда молодой человек принес чай, я поинтересовался, что это за организация, которая теперь расположилась в старинном медресе, ведь раньше здесь были… “Да, раньше здесь были художественные мастерские, – подтвердил он. – А теперь культурный арт-центр. Господин может приобрести керамику и бусы, которые изготавливают наши ученики”.