– Здравствуй, девочка! – поприветствовал меня Люк, щурясь на солнце.

Сейчас он выглядел так же, как в нашу первую встречу на улице. Но теперь я его не боялась. Знала, что за хмурым видом прячется доброе сердце.

– Доброе утро! – ответила я, подбегая и выхватывая из его рук корзину со съестным.

– Ты ходил за покупками? – бросила через плечо, забегая в кухню.

– Да, продал кое-что и купил тоже. Искупалась? А я боялся, что не увижу тебя больше и хотел было идти разыскивать твой балаганчик.

– Что?! – изумилась я, выкладывая на стол: хлеб, овощи, жареный окорок.

Люк стоял в дверях и с интересом рассматривал меня, словно неведомую зверушку. От его взгляда, мурашки пробежали по спине.

– Разве ты не танцовщица? В такой цветастой юбке только они расхаживают по улицам Парижа, вернее, вытанцовывают на площадях, – ответил он, задумчиво почесывая бороду.

Похоже, я выбрала для себя совсем не тот путь, что начертал для меня мистический чеснок. Танцовщица! Вот кем должна была стать его жертва. Да, знать бы об этом раньше, может, и поискала бы для себя приют у уличных артистов. Вот непутевая голова! И куда я смотрела и о чем думала?

Да ни о чем особенном, лишь о том, как сохранить жизнь себе и Роки в новом неведомом жизненном пространстве. И что теперь делать?

Наверное, удручающее выражение на лице, отчасти выдало мое настроение и мысли Люку.

– Мне кажется или ты не знала об этом? Откуда ты, девочка?

– Издалека, Люк! Из такого далека, что если расскажу, ты посчитаешь меня сумасшедшей, – вздохнула я, присаживаясь у стола. Люк сел напротив, взял за руку и заглянув в глаза, сказал:

– Если ты не хочешь рассказывать, не надо. Я не стану копаться в твоем прошлом. Мне это ни к чему. Но знай, что я никогда и никому не дам тебя в обиду. Верь мне!

Эти слова, пусть не столь красноречивы, но я знала, что они шли из самого сердца, и была очень признательна этому человеку за ту заботу, что он проявил ко мне.

Жизнь в нашем (теперь общем) доме потекла размеренно. Нам было тепло вместе. Будто две замерзшие души, мы постепенно согревались под одной крышей и учились заново принимать мир таким какой он есть. Одиночество больше не обволакивало мое сердце тоскою по московской квартире и суете большого города. Люк научил меня вязать сети, правда, на первых порах без травм не обошлось (пальцы пока не огрубели – часто расцарапывала до крови), но потом мне даже понравилось это нехитрое занятие. Фаре несколько раз брал меня с собой на рыбалку. Он говорил, что я приношу ему удачу. Рыба у нас хорошо ловилась, и её хватало не только, чтобы покушать, но и на продажу.

Люк справил мне новую юбку – серую, без украшений и теплую шаль, так что теперь я не отличалась от остальных горожанок и от этого чувствовала себя намного увереннее. Продавая рыбу на рынке, я больше не боялась косых взглядов и небрежного отношения к себе. Пусть не из богатого сословия, но все же – горожанка, а это уже хоть какое-то, но уважение со стороны парижан. Французский язык я теперь знала почти как родной. Вот никогда бы не подумала, что такое со мной могло случиться. Даже думала иногда на чужом языке, словно родилась француженкой, а не являлась коренной россиянкой, да еще из глубинки.

Три месяца пребывания в стране моих грез показались почти тремя годами и если бы не Люк, то я наверняка уже умерла бы от отчаяния. Осень не была сырой и все-таки (уж и не знаю, на какие средства), Фаре купил мне кожаные сапожки на меху и теплые чулки. Я знала своего дедушку только по рассказам бабушки, он умер слишком рано, но Люк напоминал его своей трогательной заботой.

Незаметно этот человек прокрался в душу и привязал меня к себе. Теперь я не мыслила свою жизнь без него. Не раз задумывалась о том, что могло бы быть, если бы пошла другим путем и не встретилась с Люком. Была бы я нужна хоть кому-то так же как ему? И кто еще оберегал бы меня от бед даже во время сна? Часто чувствовала сквозь сон, как Фаре укрывает меня сползшим на пол одеялом (его вместе с подушкой и матрасом мы купили на второй день моего пребывания в этом доме), и, порой, подолгу сидит рядом, пока не усну, о чем-то напряженно думает. Он перестал пить и теперь стремился обустроить нашу совместную жизнь, каждый день привносил что-то новое. Теперь у меня в комнате появился узкий шкаф – собственноручная работа Люка – куда я могла вешать плащ и складывать немногочисленные пожитки.

Не знаю, каким мой друг был в молодости, но скорее всего сегодняшней мудростью Фаре тогда вряд ли обладал. Так же как и все он делал ошибки и оттого, наверное, теперь так стремился отгородить меня от совершения похожих. Его забота не была навязчивой и поэтому я не испытывала постоянного контроля, скорее ощущала крепкое плечо за спиной, на которое всегда могу опереться.

Роки тоже нашел себе уютное местечко в углу, за печкой. Мой хитрец любил тепло и сытость. Сейчас у него имелось в достатке и то, и другое. Думаю, что теперь крыс не страдал и даже был по-своему счастлив.

Я втянулась в обыденность жизни и даже почти не думала о том, что где-то здесь по улицам Парижа, возможно, совсем рядом со мной идет другая жизнь. Та, что полна интриг, сплетен и невероятных переворотов судеб богатых господ, подчиняющихся и преклоняющихся перед правлением Генриха Валуа. Часто среди простого люда ему перемывали косточки, но политика меня интересовала гораздо меньше, чем то, сколько я заработаю на сегодня и чем смогу порадовать свою небольшую семью.

В преддверие зимы на меня свалилась большая беда. Последняя неделя осени зачастила проливными дождями, которые сопровождались холодными промозглыми ветрами. Люк, возвратившись поздно вечером, уронил на пороге свой мешок со старьем и, согнувшись вдвое от сотрясающего его тело кашля, вдруг рухнул на пол. Бросившись к нему, я сначала подумала, что он снова взялся за старое, а именно – выпивку. Но от него не пахло вином, а сам он горел, словно огонь в печи.

Вот когда я пожалела, что не могу вернуться в свой мир по одному только желанию. Мой друг заболел, и вряд ли здесь имелось качественное лекарство от его недуга. Сквозь слезы, стараясь отогнать от себя мрачные мысли, волоком дотащила его до кровати. Не смотря на то, что он был не толстым, все же мне пришлось потрудиться, чтобы положить его на постель. Укрыла Люка своим одеялом, поставила на печку чайник. Мы подготовились к зиме заранее, и у нас имелся необходимый запас дров. Печь еще не прогорела, и я, бросив в нее несколько поленьев, лихорадочно обдумывала, как и чем мне лечить Фаре. Порывшись в тумбе, нашла початую бутылку какой-то смеси отдаленно напоминающей самогон. Это было почти счастьем. Никогда бы не подумала, что меня может так обрадовать наличие спиртного. Я обмакнула в него полотенце и положила Люку на лоб, тем самым стараясь хоть как-то облегчить его страдания. Знала, что при высокой температуре спирт может помочь как жаропонижающее если больного растереть и оставить остыть, не закутывая в одеяло.

Стянула с него плащ, рубаху и принялась за дело. Растерла его докрасна, и через некоторое время, когда дыхание Фаре стало ровнее, а худощавое, но не обделённое мускулами тело (что говорило о том, что в свое время он был парень хоть куда) немного расслабилось, я поняла, что температура начала снижаться.