и читал о встречах Кислина с сенаторами Америки и России, с премьер-министрами и членами кабинетов разных стран, с президентом Америки… Я думал о судьбе этого человека, который «сам себя построил», имея поначалу в кармане восемьдесят долларов…

Я думал о судьбе этого человека, глядя в темнеющее вечерними сумерками окно вагона, мимо которого процеживал свои огни славный город металлургов Питтсбург, на деловую судьбу которого в определенной степени влияет и тот самый человек, что покинул Россию с восьмьюдесятью долларами в кармане.

Бабл-гам

Обитатели вагона поезда компании «Амтрак» готовились к ночному неверному сну.

Я поднялся с места, постоял у кресла, разминая затекшие ноги. Огляделся. Старик с профилем президента Линкольна хлопнул крышкой компьютера и спрямил колени. Коротко взглянул в окно, точно желая убедиться, что мы все-таки едем. Откинул спинку кресла, натянул на голову плотный карнавальный наглазник и уложил затылок на подушку. «Ну и орешек, — подумал я. — Ни разу не встал, даже в туалет не ходил, трудяга…» Старушки — божьи одуванчики — дремали, отвернув в разные стороны свои румяные пасхальные мордашки, тесно прижавшись боками друг к другу, словно сиамские близнецы. Лыжник-свистун склонил висок к стеклу и прикрыл глаза: спал-нет, непонятно… И амиши умолкли, уморились, смиренно склонив затылки; многие так и не сняли свои черные шляпы…

В ропот колес вагона вплелся короткий детский всхлип. Выдержав паузу, всхлип повторился, окреп, и через мгновение об стены вагона забился горький плач. Женщина в белом чепце пыталась угомонить младенца. Малыш не успокаивался, набирая обороты…

Я опустился в свое кресло, приблизил лицо к окну. Черный глянец стекла вспарывал далекие и близкие огоньки штата Огайо. Неплохо бы заснуть. Но куда там, я и в кровати непросто засыпаю, а тут, сидя, да еще под аккомпанемент плачущего младенца-амиша…

Иногда в заоконной ночи взгляд отмечал островки снега в распадках равнины. А если приглядеться, то вдали, на просветленном у горизонта небе, темнели контуры Аппалачей, долгое время хранивших глубинную Америку от переселенцев, осевших на побережье Атлантики.

Не каждый в ту пору рискнул бы перевалить через дикий и опасный горный хребет… Первыми на это решились французы, еще в семнадцатом веке. Но и англичане положили глаз на плодородные земли. Начались распри. После долгой семилетней войны, в 1763 году вся территория штата — от Аппалачей до реки Огайо — отошла англичанам. А позже, во время войны за независимость, Огайо стал полем отчаянных сражений между англичанами и американцами. Местные индейцы рассудили, что англичане более похожи на будущих победителей — у них армия как армия: вооружены, обучены, хорошо экипированы. Не то что американская шантрапа — то ли солдат, то ли разбойник, вооружен чем попало, одет чуть ли не в лохмотья. Индейцы перешли на сторону англичан, в надежде на будущие блага за верноподданичество. Поэтому сражения были отчаянными, кровопролитными и долгими. Победили американцы…

Спустя более двухсот лет штат Огайо вновь прославился на всю Америку — там родился Гарри Стивенс! Это он придумал хот дог — «горячую собаку»: сосиску в булочке, залитую острым соусом. Он выпустил «собаку» на просторы страны, чтобы та собрала для него миллионы долларов. В Огайо родился и Джеймс Риттион — изобретатель механического кассового аппарата. С тех пор стало труднее облапошивать покупателя в магазинах и кафе, за что огромное ему спасибо. Еще в Огайо родился Томас Эдисон. Этому человеку скажут спасибо все люди, кто пользуется «лампочкой Ильича». Огайо послал на Луну первого человека — Нила Армстронга. А парень из Огайо Джон Гленн был первым американцем, облетевшим планету Земля. Кто сказал, что Огайо — дыра, если именно там родились знаменитые актеры кино Кларк Гейбл и Пол Ньюмен? Кстати, забавно: именно Огайо дал Америке президента Уильяма Гаррисона, который, вступив в должность, через месяц умер. А другой президент — Джеймс Гарфилд, тоже из Огайо, став президентом в марте 1881 года, в сентябре того же года был убит. Правда, шесть других президентов из Огайо правили страной вполне счастливо, без неприятностей… Вот и живет штат Огайо в умеренно-влажном климате под девизом: «С Богом мы все осилим!»

А в этот поздний вечерний час в вагоне поезда компании «Амтрак», пересекающем славный штат Огайо, заливался плачем амишский младенец. Но, казалось, вопль его слышу только я один. В сутеми вагона, словно в студне, покачивались в креслах обитатели этого быстрого домика… Но и я вот-вот засну, несмотря на плач младенца. Веки тяжелеют, затылок плотнее втягивается в удобную подушечку… И тут я почувствовал, что кто-то тяжело плюхнулся в смежное кресло. Скосив глаза, я увидел черный профиль молодой женщины. Той самой, что ехала с маленьким мальчиком. Женщина что-то бормотала. Я уловил проклятие в адрес амишей, которые не могут унять своего младенца, который орет, будто он в своей деревне. Я желчно подумал о том, что в основном именно черный люд в Америке ведет себя беспардонно-крикливо в общественных местах. Однако я ни разу не замечал, чтобы кто-то выразил свое возмущение, — американцы дорожат статьей Конституции о свободе самовыражения…

Поезд притормозил и остановился. В ночной тишине — о блаженство, малыш вдруг умолк — сквозь дрему я расслышал странный звук — пф-п-пф-п — и размежил веки. Слегка приоткрытые вздутые губы моей соседки выпростали серую пленку. Выкругляясь, пленка росла и росла, превращаясь в шар. Коснулась кончика плоского носа и лопнула с противным тихим вздохом — пф-п-ф-п… Чтобы через секунду вновь выкруглиться до размера теннисного мяча. Я ненавидел эту бабл-гам, как называют здесь жевательную резинку, завоевавшую Америку. Дети, подростки, нередко и взрослые, — на улице и дома — выдували шары, уродуя себя до неимоверности, вызывая омерзение и брезгливость. Поерзав, я сдвинулся вправо, к окну. «Куда же она дела своего пацана? — подумал я тоскливо. — И неужели она так и будет сидеть рядом со мной?» От упругого бока моей соседки несло жаром доменной печи. А щека, плотная, накачанная, как бицепс, лоснилась беззаботностью и, казалось, отделялась от лица дурацким шаром, бабл-гамом, чтобы, лопнув, вновь вернуться на место и стать ненадолго щекой. О боже! Я дал себе слово не обращать внимания на соседство, уснуть…

Поезд дрогнул и тихонечко покатился, набирая скорость. Загомонили работяги-колеса… Кажется, засыпаю… И тут я почувствовал тяжесть на своем левом колене. Не просто тяжесть, а легкое поглаживание… Сознание пронзила догадка. Меня охватила дрожь, знакомая многим представителям мужской половины человечества. Я повернул голову и проговорил, выдавливая вязкие слова:

— Есть проблемы, мэм? — от волнения я накинул своей довольно юной соседке