– Рассказывать особенно не о чем. Я ничего не видела, кроме парка на другой стороне улицы и выставки, на которой побывала вчера. Но я наслаждаюсь возможностью побыть в одиночестве. Дома нас девять человек, и это практически невозможно… слишком много суеты. Так что это вынужденное уединение имеет для меня свои преимущества. Вы не могли бы немного поднять подбородок?

Хетти подчинилась.

– Девять?! Я понимаю, почему пребывание здесь для вас праздник. И все же жаль, что тетушка не позволяет вам никаких развлечений.

– Тетя Минни считает, что их больше не существует. По ее рассказам, в ее время светская жизнь Лондона была захватывающе скандальной. Но потом она стала удручающе скучной, и теперь тетя находит больше удовольствия в книгах, чем в реальности.

– Это не совсем справедливо. Общество осталось прежним, хотя теперь все происходит за закрытыми дверями. Существует молчаливое соглашение, что, если человек ведет себя достаточно благоразумно и соблюдает правила игры, он может позволить себе многое. Но в случае, если он выходит за рамки правил, он больше не оказывается в диких джунглях. История с лордом Байроном – яркий пример того, что может произойти даже с любимцами общества, нарушившим негласный запрет. – Леди Суинберн замолчала и в сомнении провела изящным длинным пальцем по парчовой обивке дивана. – Мой брат Макс, наверно, самый хороший образец идеального следования правилам игры. Один из его приятелей как-то сказал мне, что никогда не встречал другого человека, умеющего править лошадьми так, будто они вот-вот понесут, в то время как они полностью у него под контролем. Таков же он и в обществе – идет своей дорогой, но никогда не нарушает правил.

Софи замерла, но не подняла глаз. Очевидно, леди Хетти сделала это замечание не случайно. Упав на благодатную почву ее собственных размышлений, слова Хетти больно задели Софи. Не удержавшись, она заявила:

– Если вы хотите предостеречь меня от каких-либо ожиданий в отношении вашего брата после его вчерашнего великодушного поступка, то уверяю вас, что я не так наивна.

– Нет, дело не в этом! – Хетти вспыхнула. – Вы производите впечатление очень… разумной молодой женщины. Это удивительно, учитывая, что вы не знаете Лондона и того, как он живет. Просто… О, дорогая, это трудно объяснить… Просто из-за его внешности, его военного опыта и всего такого молодые женщины видят в нем героя, и у них складывается неправильное представление о нем. Хотя он этого никак не поощряет. Понимаете, Макс совсем не романтичен и не галантен. По правде сказать, в нем нет ни капли романтики, – с некоторым отчаянием произнесла она. – Если бы это было не так, он не стал бы просить меня найти ему жену… – Генриетта смущенно замолчала. – Все мой проклятый язык. Я всегда говорю слишком много, когда нервничаю. Макс оторвет мне голову.

– Ничего страшного. Я сама высказалась слишком опрометчиво, – извиняясь, ответила Софи.

Она не могла винить эту женщину за собственную глупость, позволившую ей увлечься Максом. Софи взяла из коробки другой карандаш, думая, что сказал бы отец о ее похождениях в Лондон. Она представляла, какую проповедь ей пришлось бы выслушать.

– Бедный папа, – шепнула она.

– Простите?

– Нет, ничего. Я просто подумала о своем отце. Он викарий и никогда не понимал, что делать со мной и с моей любовью к живописи. Он разделяет точку зрения вашего брата, что дамы могут немного рисовать, но не более того. Я не хочу сказать, что во мне есть что-то экстраординарное, но в моем понимании живопись не просто умение, которому можно научиться. Она действительно доставляет мне удовольствие.

– Макс? – с удивлением спросила Хетти. – Вы очень ошибаетесь. Может, Макс и приверженец правил, но в отношении себя. В отношении других людей у него нет почти никаких предубеждений, и он не имеет решительно ничего против женщин-художниц. Думаю, этим он обязан моему дяде Чарльзу, поскольку наш папа не отличался широтой взглядов, а мама… она хотела как лучше, но… Дядя Чарльз близко знал Ангелику Кауфман и Мэри Мозер, которые были замечательными художницами, и постоянно брал Макса с собой в академию. Жаль, что сейчас он уехал на этюды в Италию. Уверена, он вам понравился бы.

Софи восприняла ее слова с удивлением и любопытством. Ей хотелось больше узнать про Макса. Она не могла толком разобраться в его противоречивом характере.

Макс. Она не должна называть его так, даже про себя, строго сказала себе Софи и склонилась над своей работой.

– Думаю, на сегодня достаточно. Мне жаль останавливаться, но пора идти читать тете Минни. Могу я просить вас прийти еще один или два раза, чтобы я смогла определиться с цветом и освещением?

Хетти кивнула и подошла посмотреть на рисунок. Софи напряглась, как случалось всегда, когда кто-нибудь впервые видел ее работу, как бы она ни старалась казаться спокойной и искушенной.

– Этот даже лучше, чем первый, – негромко сказала Хетти. – Я выгляжу… радостной, хотя почти не улыбаюсь. Как жаль, что Макс не захотел, чтобы вы его нарисовали. Мама постоянно пытается убедить его позировать для портрета, но он почему-то не хочет. А вы не могли бы нарисовать его по памяти, или это слишком сложно?

Софи склонилась над коробкой с карандашами и углем, чтобы скрыть вспыхнувшие щеки. Она знала, что должна сказать что-то, способное удовлетворить леди Хетти. Но определенно не правду.

– С одними людьми это проще, чем с другими. Я не знаю, смогу ли нарисовать его по памяти. Дело не только в строении лица. У меня должна быть… какая-то основа, какое-то представление о личности.

Хетти кивнула, расправляя юбки.

– Его не так просто понять. Мама всегда жаловалась на это. Но это не потому, что он пустой, как некоторые люди.

– Нет, я так не думаю. Возможно, он просто сложнее, чем о нем думают люди, и он это знает.

Почувствовав на себе взгляд Хетти, Софи пожалела, что сказала это. Не поднимая глаз, она вытерла пальцы, а потом с улыбкой протянула ей руку.

– Вы могли бы прийти завтра?

– С удовольствием! Спасибо вам, мисс Тревелиан.

Как только дверь за Хетти закрылась, плечи Софи поникли. При других обстоятельствах она была бы в восторге, что познакомилась с такой искренней женщиной. Но ей стоило труда убедить себя, что все рассказы о Максе не произвели на нее никакого впечатления. И это говорило о том, что вчера в ее жизни что-то изменилось. Тогда она этого не сознавала, ей казалось совершенно естественным ходить с ним под руку по огромному залу. Даже понимая, что это всего лишь вежливость джентльмена по отношению к даме, которую он сопровождает, даже сквозь перчатку и его сюртук Софи чувствовала силу его руки и исходящее от него тепло, сопровождавшее ее все время, что они осматривали картины. Это возбуждало чувства и туманило сознание, словно вино.

После первоначальной попытки отказаться от его помощи она уже не могла отпустить его, во всяком случае, до того, как Макс рассердился на нее за то, что она проникла в запретный зал. Позже ей стало очевидно, как глупо видеть в его желании сопровождать ее нечто большее, чем просто любезность. Возможно, Софи не обладала опытом светской жизни, но она не была наивной. Она сознавала, насколько опасно увлечься им, и его сестра могла бы не объяснять ей, что у нее нет шансов с таким, как он. Ей удавалось отпугнуть от себя мужчин, наделенных куда меньшими достоинствами. А с Максом у нее не могло быть ничего общего.