Вайнинг осторожно замечает, что слово «магия» подразумевает не нечто сверхъестественное, а «скорее чувства благоговения и удивления, которые часто сопровождают такие пиковые переживания», к которым присоединяется любопытство. Ученые избегали изучения этой магии во взаимоотношениях человека и животных. Почему? Потому что «магическое сознание не поддается рациональному объяснению, – пишет Вайнинг. – Следовательно, рациональный мир исследований также склонен игнорировать его или отвергать как иррациональное». По той же причине до 1970-х годов ученые игнорировали изучение эмоций у других животных. Тем не менее, сегодня процветает изучение эмоций, «как количественное, так и качественное», и Вайнинг предлагает аналогичные исследования источников магического переживания и их влияния на людей.

«Благоговение» – более безопасный термин, чем «магия». Психолог Абрахам Маслоу определяет благоговение как «момент наивысшего счастья и удовлетворения». Он пишет: «Во время пикового переживания человек ощущает дезориентацию в пространстве и времени, трансцендентность своего “эго”, самоотречение. Он чувствует, что мир добр, прекрасен и желанен. Усиливается восприимчивость, чувство умиротворенности и смирения, ощущение того, что неразрешимые ранее противоречия и двойственность преодолены или имеют решение; появляется ощущение того, что он счастлив, удачлив или облагодетельствован высшей силой».

Со времен Маслоу изучение этого состояния благоговения стало очень популярным. В 2003 году в статье в журнале Cognition and Emotion («Познание и эмоции»), психолог Джонатан Хайдт, работавший в то время в университете Вирджинии, и Дачер Келтнер из Калифорнийского университета в Беркли описали благоговейный трепет как «моральное, духовное, и эстетическое переживание, соответствующее верхней грани удовольствия и страха». Благоговение – это то, что мы чувствуем во время или после встречи с чем-то неожиданным, что стимулирует чувство необъятности мира и возможности (например: звуки грома или душещипательной музыки, ощущение бесконечности во время молитвы или медитации). Или, как пишет Кельтнер, «когда переживаешь чувство святости во время медитации или молитвы, когда смотришь на Большой Каньон, прикасаешься к руке рок-звезды вроде Игги Попа». (По счастливой случайности однажды я сидел рядом с Игги Попом, щеголявшим голым торсом, в киоске по чистке обуви в аэропорту. Оглядываясь назад, я могу сказать, что не заметил в себе никакого всплеска благоговения.) Хайдт и Кельтнер подтверждают характеристику Маслоу, определявшего благоговение как состояние трансцендентности, как мотивирующий фактор щедрости, доброты и надежды. По их утверждению, событие, вызывающее благоговейный трепет, «может быть одним из самых быстрых и мощных факторов личностного роста и источником преобразования».

Испытывая благоговейный трепет в присутствии дикого животного, большинство людей ощущает, что они вышли из своей зоны комфорта, и в то же время испытывают восторг от ощущения чуда. А на некоторых даже находит парадоксальное и глубокое чувство умиротворения.

Вскоре после встречи с черным лисом на Аляске, я в одиночестве бродил по берегу озера в горах неподалеку от Сан-Диего. Утренний воздух только начинал теплеть. Я увидел на берегу двух стервятников, которые ковырялись в мертвом карпе. Я развернул лодку и с помощью бесшумного электромотора подплыл поближе. Оказалось, это были не стервятники, а большие беркуты.

Долгое время я курсировал вдоль берега, всего в шести метрах от беркутов. Я смотрел, как они смотрят на меня. Я их сфотографировал. Один из них взлетел и сделал круг высоко над моей головой, а затем вернулся к своей трапезе. Я смотрел. Беркуты ели, не обращая на меня внимания. Снова и снова их головы опускались к карпу, затем поднимались, останавливаясь, чтобы посмотреть на меня. И в этот момент я почувствовал нечто такое, что впервые испытал, когда был мальчиком, и затем ощущал много раз, но так сильно – никогда. Не могу говорить за беркутов, но предпочитаю верить, что эта встреча таила в себе очень важную истину.

Вернувшись домой, я сказал своему младшему сыну: «Кем бы я ни считал себя, это не так. Тот, кем я был в те моменты, тем я и являюсь на самом деле – и у меня нет слов, чтобы объяснить это, за исключением того, что в такие моменты невозможно чувствовать себя одиноким».

Робин Мур, один из самых известных в мире дизайнеров естественных игровых площадок, использует PowerPoint для проектирования сложных моделей пространства, которое затем будут исследовать дети. На одной серии фотографий был изображен маленький мальчик, еще в памперсе, идущий через зеленую поросль и полевые цветы. Белокожий ребенок, который может получить солнечные ожоги буквально за несколько минут, натыкается на большого кузнечика, сидящего на ветке. Мальчик наклоняется и долго смотрит на него. Затем он вытягивает руки в стороны и вверх, сильно напрягая их за спиной. Руки прямые, жесткие, как крылья. Малыш застыл в этой позе, не сводя глаз с кузнечика, полностью поглощенный этим зрелищем.

«Мальчик становится кузнечиком», – объясняет Мур.

Он использует этот слайд и историю фото, чтобы проиллюстрировать популярное заблуждение о малышах раннего возраста – будто те могут лишь воспринимать чувства других, но еще не способны к сопереживанию. То, что сделал ребенок в тот момент, скорее всего, было рудиментарной формой мимикрии. И все же этот мальчик стал кузнечиком: он представлял себе, каково это – физически быть кузнечиком.

Сидя в аудитории, мы стали этим мальчиком, превратившимся в кузнечика. Подобное отождествление – не то же самое, что очеловечивание или романтизация животного, но такая связь существует. Антропоморфизм приписывает чувства или характеристики человека животному, Богу или некоему объекту[12].

Во многих случаях это может уменьшить нашу способность оценивать истинные качества животного и быть актом неуважения к нему, как отметил один из участников онлайн-форума Merriam-Webster: «На Facebook кто-то опубликовал фотографию пуделя в бюстье и колготках, и одна дама заявила, что подобный антропоморфизм вызвал у нее рвоту». Ясно, что никто не хочет быть публично уличенным в антропоморфизме.