Страстно увлеченный своей областью науки, но в то же время невероятно скромный и нетребовательный, Дейтон часто бьет тревогу по поводу регресса естественной истории: уменьшения числа видов из плоти и крови и снижения числа традиционных исследований в области биологии, в частности зоологии, в пользу молекулярной биологии и биоинженерии – областей, позволяющих за государственные деньги производить в лабораториях продукты, которые будут запатентованы исследовательскими университетами и профессорами для получения прибыли.

Дейтон начал погружаться в 1950-х годах, используя самодельный воздушный резервуар. К 1960-м годам он перешел на заводской аппарат с одним шлангом, который не всегда был достаточно надежным. В то время он и еще несколько студентов Вашингтонского университета часами не вылезали из воды, изучая морскую флору и фауну на дне Тихого океана. Одетые в примитивные гидрокостюмы, студенты нередко в одиночку спускались по скалам, входили в воду и спускались на глубину до 30 метров, где уровень освещенности был весьма низким. Ныряльщики скользили по океанскому дну, охотясь за моллюсками или крабами для еды, а также собирая биологические образцы или наблюдая за морскими звездами, движущимися по океанскому дну подобно созвездиям.

Дейтон сотни раз нырял с Игл-Пойнта на островах Сан-Хуан и никогда не чувствовал особой опасности. Но однажды, стоя на четвереньках, переворачивая морскую звезду и осматривая ее дрожащие ноги-трубки, он понял, что его баллон с воздухом почти пуст. Пора было уходить. Именно тогда он почувствовал чье-то присутствие и поднял голову. «Это был один из тех огромных северо-западных осьминогов, которые достигают четырнадцати футов (4,2 м. – прим. ред.) в поперечнике, – вспоминал он. – Должно быть, он принял меня за краба. Внезапно меня накрыл осьминог». Когда он рассказывает эту историю, которую часто просят повторить внуки, его глаза расширяются, он широко улыбается и мысленно переносится туда.

Дейтон чувствовал, как присоски осьминога двигаются по его коже, исследуя тело. Осьминожьи присоски способны чувствовать вкус и запах, осьминог может также «видеть» своей кожей, которая имеет рецепторы, связанные со светочувствительной сетчаткой[7].

У каждого осьминога имеется около пятисот миллионов нейронов, отвечающих за обработку информации, – почти столько же, сколько у собаки. Некоторые из этих нейронов располагаются в центральном мозге осьминога между глазами, но две трети находятся в его полуавтономных «руках», или щупальцах. Как пишет один нейробиолог, рука осьминога «снабжена собственным мозгом». В каком-то смысле Дейтон был схвачен разумом осьминога.

«Он сдернул с меня маску, а я вцепился зубами в регулятор и начал паниковать, пытаясь оторвать от себя его щупальца. “Руки” осьминога выглядят мягкими и хилыми, но это не так: когда они сжимают вас, они напоминают сталь. Я думал, что вот-вот проиграю битву.

По какой-то причине я полностью расслабился и позволил осьминогу потянуть меня вниз, после чего почувствовал, что она (похоже, это была самка) тоже немного расслабилась.

Мои ноги были согнуты и касались дна. А потом я просто сильно оттолкнулся, и мы с осьминогом начали подниматься. Она обмоталась вокруг моей головы. Я заметил очень большой трехчелюстной клюв и прикрепленный к нему большой мешок с ядом. Клюв был прямо за моей голой шеей. Примерно через каждые десять футов (три метра. – прим. ред.) я делал очередной глоток воздуха. Потом воздух кончился.

Лицо осьминога повернулось вокруг моей головы, и она посмотрела на меня.

Затем она медленно начала высвобождаться из моих объятий, при этом мы все время смотрели друг другу в глаза. А потом мы вынырнули на поверхность океана – осьминог и я – недалеко от Игл-Пойнта.

Я снял маску и, сориентировавшись, снова надел ее. Тогда этот осьминог с огромными глазами как бы отстранился от меня. Она смотрела на меня, а я на нее, и – по крайней мере, в моем сознании – мелькнула мысль, что мы что-то передали друг другу, интерес или уважение. Она медленно отодвинулась от меня. Не прерывая зрительного контакта, она начала превращать свои “руки” в нечто, напоминающее крылья космического челнока. Это было самое красивое из всего, что я когда-либо видел в море.

Когда она вытянула “руки”, ее большое тело распласталось в воде, и она заскользила вниз».

Затем Дейтон совершил необъяснимое. Он глубоко вдохнул и нырнул вслед за осьминогом и следовал за ней вниз сколько мог, напрягая зрение, чтобы разглядеть ее в темноте. «Уплывая, она все еще смотрела на меня. Помню, я подумал: “Мы заключили пакт о ненападении”».

Когда он рассказал мне эту историю, я был поражен и спросил: «Почему, едва поднявшись на поверхность, вы совершили такое?». Он сказал, что не знает причины своего поступка. «Но я помню, что чувствовал в тот момент. Нечто сверхъестественное, даже духовное. Это воспоминание до сих пор согревает меня».

Следуя за осьминогом в темноту, он почувствовал себя частью чего-то большего, чем он сам или осьминог, и время перестало существовать.

Наше восприятие масштаба, пространства и времени зависит от контекста. Автор вестернов Луи Л’Амур однажды в интервью рассказал мне об ощущении, связанном со временем, которое он использует в своем творчестве. «В мгновения сильнейшего стресса вы видите все с невероятной ясностью, – сказал он. – Сердце колотится. В крови бурлит адреналин. Я бывал в подобных ситуациях и пытаюсь вернуть это состояние, как актер, вспоминающий свое прошлое, – он откинулся на спинку стула. – Некоторые из нас думают, но все мы чувствуем».

Клюв осьминога помог Дейтону перейти в это состояние. Но опасность – не единственное условие, приводящее к искажению времени. Встреча с муравьем или одноклеточным не угрожает нашей жизни. Морской еж не пугает, если мы не знаем о его яде. В каком-то смысле каждое из этих животных, как и осьминог Дейтона, живет в зоне сверхъестественного времени. Каждый день собаки напоминают нам, что длительность и темп времени на Земле относительны. Идея о том, что один собачий год равен семи человеческим, в лучшем случае является упрощением. В молодости собаки взрослеют быстрее, чем люди, а в конце жизни они стареют медленнее, чем мы. Жизнь искажает время по собственной прихоти.

Парадоксально, но животные могут казаться нам одновременно привычными и совершенно чужими – и контраст этих двух крайностей изменяет наше представление о реальности. В те мгновения Дейтону казалось, что он знает об осьминоге все, хотя тот и оставался внушающей благоговейный трепет тайной.