Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сказал маме, что хочу сходить к товарищу и подзаняться вместе с ним по арифметике.
— Только, пожалуйста, не к этому рыжему, — предупредила она.
— К Пете Тарасову пойду...
Забрав сумку с книгами, я ушел. На улице в последний раз глянул на свои окна, за стеклами которых виднелись цветы, свистнул Бродягу.
В далекий путь
Гурик открыл дверь своим ключом и протолкнул меня в прихожую.
— Входи и располагайся, как у себя дома. Да ты не дрейфь. Никого нет, и никто тебя не съест! Мама заявится очень поздно, а папка в командировке и прикатит только завтра утром.—Тут Гурик стащил с себя ушанку, заячью шубу, шарф и все это свалил прямо в угол. — Да ты что застыл у двери столбом, Клюквин? Раздевайся, проходи! Если хочешь, можешь даже душ принять и чаю напиться. У нас всегда есть горячая вода.
Душ я принять отказался, от чая тоже. В такой момент не хватало только мыться, а потом рассиживаться за столом в чужой квартире.
— Ну, как хочешь, — согласился Гурик и потащил меня за собой в комнату. — Это у нас столовая.
Все-таки какой же дурень этот Гурик Синичкин! Жить в такой квартире и вдруг задумать бежать неизвестно куда. И каких только вещей не было напихано в этой столовой: под ногами огромный ковер, картины на стенах, громадный, точно слон, буфет, широченный, без спинки, диван со множеством подушечек... Я стоял, разглядывал, хмурился... Никогда даже и в голову не приходило, чтобы зимой так много могло быть света в комнате.
— У нас вся мебель болгарская,—похвастался Гурик и для чего-то пристукнул кулаком по овальному столу, который занимал почти всю середину комнаты. — И стулья тоже из Болгарии. Обрати внимание, Клюквин, на их спинки. Видишь, как выгнуты...
— Ну и наплевать!—неизвестно отчего разозлился я. — Давай лучше заниматься делом. Я ведь пришел не стулья и столы твои рассматривать! И покупать их не собираюсь!
Гурик мигом перестал улыбаться, принял серьезный вид и толкнул ногой белую закрытую дверь.
— Это папин кабинет. Садись, нам здесь будет удобнее заседать, чем в моей комнате.
В эту минуту я рассматривал высокий под стеклом шкаф, набитый книгами, и когда посмотрел на письменный стол, то так и обмер, забыв обо всем на свете. На нем стоял большой блестящий приемник марки «Мир».
— Да ты что на него уставился? —дернул меня за рукав Гурик. — Приемник — это ерунда! Ты вот посмотри лучше на эту штуку. Не угадаешь, что такое перед тобой!
Я глянул на какую-то подставку с двумя колесиками и узкой красноватой лентой, качнул головой и опять повернулся к приемнику.
— Так и знал, что не угадаешь!—торжествующе вскрикнул Гурик. — Эх ты, чудак-рыбак! Это же магнитофон! Хочешь, сейчас включу, и он запишет все, о чем мы будем с тобой говорить. Мы его совсем недавно купили. Папу часто вызывают на разные доклады или совещания, а он все боится, что нескладно говорит. Раньше он перед мамой репетировал свои речи, а потом ей так надоел, что она стала из дому убегать. Вот папа и купил магнитофон. Очень удобно! Поставит перед собой этот микрофончик, включит на «запись» и начнет читать свой доклад вслух. А потом сделает переключение на «звук» и слушает, чего он наплел. Я просто советую тебе такой же приобрести! — Гурик повернул выключатель на зеленом ящичке, катушки с лентой медленно завертелись на подставке. — Видишь, какая красота! Ну, скажи чего-нибудь!
— Да отстань ты от меня!—не сдержавшись прикрикнул я.—Тут судьба решается, а он с игрушками своими пристал! Видно, с тобой каши не сваришь!
Гурик захлопал рыжими ресницами, а потом принялся меня уговаривать, чтобы я на него не сердился. А что на него сердиться? Все равно попусту! Только нервы трепать.
Мы долго сидели в кабинете и совещались, куда лучше нам поехать. Гурик вначале заикнулся было: двинуться на станцию Северный полюс-3, но я сразу отговорил его. Кому мы нужны на дрейфующей станции? Кто нас там ждет? А потом, хорошо Гурику было рассуждать о полярных путешествиях— у него куртка любой мороз выдержит, а моя, ватная? Нет, это дело не пойдет. Я лично намерен ехать в такое место, где могу принести пользу. Ну, хотя бы на целинные земли. Там сейчас очень нужны рабочие руки. Можно подучиться зимой, а весной на трактор сесть!
— Опять учиться?—испугался Гурик. — Нет, уж это не по мне.
Но я тут же разъяснил ему, что можно и не учиться, тогда придется копать землю или еще чем-нибудь заняться, что не требует ума.
Гурик подумал-подумал и вдруг предложил:
— А если нам с тобой на юг махнуть? Во-первых, там тепло весь год. Во-вторых, виноград растет. Полеживай себе на песочке у моря и ни о чем не думай! Надоело загорать— купайся. Красота!
Но я сказал, что ехать надо только на Алтай, на целинные земли!
— Алтай так Алтай!—согласился Гурик. — А знаешь, это интересно! Придет мама от знакомых, а меня и нет. Вот поднимется потеха!..
Он забегал по кабинету, засуетился. Вначале вздумал взять с собой отцовскую двустволку, но я заставил его положить ружье обратно. Уж не собирается ли он по дороге свернуть на какое-нибудь озеро и начать стрелять уток? Гурик огорчился, посопел носом, буркнул о каких-то бандитах, зачем-то выдвинул из угла огромный контрабас, дернул пальцем струны и опять водворил инструмент на место. Потом слазил к отцу в чемодан, вытащил полевой бинокль и фотоаппарат «Киев».
— Вот занимаешься ерундой, — сказал я, — а о деньгах наверняка не подумал. Что тебя — даром повезут? У меня лично есть триста рублей.
Гурик схватился руками за голову, затем бросился из кабинета. Обратно он вошел тихо, чуть не плача. Денег у матери в сумке не оказалось.
— Идем на вокзал, — решительно сказал он, — а я по пути загляну к одним знакомым и попрошу от имени мамы у них взаймы. А завтра отец приедет и отдаст.
На улице я вспомнил о Бродяге. Бедный пес, наверное, догадывался, что больше никогда не увидит меня — он сидел возле калитки и жалобно скулил.
— Определенно с ним не пустят в вагон, — предупредил Гурик зловещим тоном.
