class="p1">— Если хотите поучаствовать, то приглашаю окунать пончики в глазурь, — сказала я. Домовые радостно закивали — для них мои пончики, я и участие в совместной готовке было чем-то вроде развлечения — и весело принялись за дело. Один из них задумчиво предположил:

— А если сделать такие пончики с начинкой?

— Можно и с начинкой, — согласилась я. — Например, с клубничным вареньем. Но тогда понадобится кулинарный шприц.

Сказано — сделано. Вскоре мне принесли и шприц, и банку варенья: я наполняла пончики и, кажется, впервые в жизни по-настоящему чувствовала себя на своем месте.

Можно быть инженером, который строит мосты. Можно быть врачом, который проводит тончайшие операции на сердце. Можно быть магом, который способен выращивать цветы на снегу. А можно печь пончики — и это дело ничуть не ниже и не хуже всех остальных человеческих занятий. Когда пончики были готовы, то домовые выложили их на блюда и оставили остывать, а я вымыла руки, посмотрела в окно и подумала, что в это время бегала бы по городу с коробом на спине, разнося курицу в панировке.

И вот моя жизнь изменилась — пусть это и заставляет меня вздрагивать от волн страха, что подкатывали к сердцу. Стряпня помогала мне отвлечься, заставляла думать только о пончиках, но сейчас мне вновь сделалось не по себе.

Домовые понесли тарелки и подносы в зал — близился обед. Я осторожно выглянула из кухни: самые нетерпеливые студенты уже рассаживались за столы. Вот пришел Виктор и, потирая руки, уселся за стол с видом самого голодного человека на свете. Спустя несколько минут появился ректор Холланд — на носу у него были маленькие круглые очки, в руках он держал какие-то исписанные листки бумаги, и я неожиданно вспомнила, как вчера вечером он держал меня, не давая свалиться за комод.

По спине пробежала волна мурашек. Нет-нет, лучше о таком не думать. Я магическая диковинка, которую спрятали в академии, чтобы она не наворотила дел, вот и все. Буду сидеть тихо, готовить пончики и надеяться, что ничего страшного со мной не произойдет.

Я хотела поступить в академию — и вот я в академии. Пусть не как студентка, но все же.

Постепенно зал заполнялся студентами и веселыми голосами, и я с особенной тоской поняла, что не принадлежу этому замечательному веселому братству. Холланд ел суп — быстрыми аккуратными движениями — успевая при этом что-то рассказывать Виктору, то и дело кивая в сторону своих бумаг. Пришли другие преподаватели, и немолодая женщина в темно-синем платье с бесчисленными браслетами на запястьях и цепочками на шее с любопытством посмотрела в сторону кухни.

Один из домовых потянул меня за рукав.

— Поешьте, миррин Майя, — пригласил он. — Мы для вас накрыли.

На моем столе действительно уже стояла тарелка с супом и блюдо с картофелем и говядиной. Отходя от двери, я почувствовала на спине острый взгляд и, обернувшись, увидела, что Холланд неотрывно смотрит в мою сторону. Увидев, что я обернулась, он махнул рукой и позвал:

— Миррин, на минуту.

Я кивнула, чувствуя, что ноги становятся ватными. Казалось бы, ректор не делал мне ничего плохого, он вообще был со мной дружелюбен и мил, если учитывать его заледеневшую сухую натуру, но мне делалось не по себе, когда он был рядом. Я вышла в зал, запоздало вспомнила, что не сняла поварской фартук, и спросила:

— Да, мирр ректор?

Преподаватели смотрели на меня с любопытством. Холланд подвинулся на скамье, я машинально села рядом с ним и только теперь почувствовала запах ректора: прохладный аромат духов с древесными нотками, сквозь который пробивалось что-то очень опасное. Ощущение было таким, словно по моему позвоночнику кто-то провел мокрым пальцем.

— Где ваши родители, миррин Майя? — спросил он и кивнул в сторону своих бумаг. Я посмотрела на них: полицейский отчет с доброй дюжиной гербов и печатей и резко подчеркнутое слово «выбыли».

На мгновение мне показалось, что мой живот наполнился льдом. Я почти не думала о родителях с тех пор, как они выставили меня из дому, но сейчас меня снова окатило страхом.

— Не знаю, — глухо ответила я. — Должны быть по месту регистрации.

— Они уехали, — произнес Холланд. — Полицейский инспектор сообщает, что нового места жительства не сообщили и уезжали в явном страхе за свою жизнь. Вы точно не знаете, где они?

— Не знаю, — прошептала я. — Но это был не страх, мирр ректор. Это было облегчение.

Они просто хотели держаться от меня как можно дальше. Вот и все.

* * *

Джон

После обеда я напомнил себе, что сегодня все-таки суббота. Выходной, который должен быть даже у ректора академии. Но, вернувшись в ректорскую часть замка, я внезапно обнаружил, что понятия не имею, чем заняться для отдыха.

Не отправиться ли в Веренбург? Посидеть в каком-нибудь кабачке над кружкой хорошего темного пива, заглянуть в театр — что там, интересно, дают в Малом королевском? Я вдруг подумал, что слишком долго сидел в академии, словно угрюмая старая сова в дупле. Надо выходить в мир не только для того, чтобы посмотреть, как Майя Морави расправляется с чудовищами, не понимая, как именно это делает.

Почему-то от мысли о Майе мне сделалось не по себе. Внезапно захотелось пойти в ту комнатушку, которую отвели для магической бомбы, и запечатать ее навсегда. Нет бомбы — нет проблем.

Я осадил себя: девушка, в конце концов, не виновата в том, что с ней произошло. И никому ничего плохого не сделала. Ладно, решено: все мысли об академии и бомбах задвигаем в самый дальний угол, одеваемся стильно и прилично, как и подобает джентльмену моих лет и положения, и отправляемся в Веренбург. Любая пьеса, пусть даже самая дурацкая, потом приличное заведение с хорошей кухней, а там видно будет.

Но моим планам не суждено было сбыться. Когда я переоделся и вышел в коридор, то первым же делом наткнулся на Анжелину Хольцбрунн, и настроение, которое было относительно ровным, немедленно превратилось в скверное. Анжелина вела практические занятия по магии проклятий, отрабатывая заклинания на манекенах, была внучкой настоящей феи и поэтому обладала просто сокрушительным очарованием. Вот и сейчас, глядя на ее прелестное личико, словно вылепленное великим скульптором, золотые волосы, уложенные в причудливую прическу и слишком глубокий вырез платья, я невольно ощутил волнение.

На Анжелину нельзя было смотреть с холодной головой и равнодушным сердцем. Не было такого мужчины, который отверг бы ее чары: я пока умудрялся устоять, но с каждым разом у меня получалось все хуже.

— Мирр ректор, — мурлыкнула