майора медицинской службы выводили соседа из состояния душевного равновесия. Душа его трепетала, морщилась от неутоленной жажды. Желание росло, мысли стремительно проносились в воспаленном мозгу. И что ты, читатель, думаешь? Хитроумный выход был найден! Эврика! В очередной раз, отследив действия майора по подготовке к проведению «глотательной операции», в момент закрывания доктором сейфа, каптри бросился к телефону. Четко представившись подошедшему в соседней каюте к аппарату доктору, доложил: «Товарищ майор! Говорит рассыльный командира матрос Козюлькин! Командир НЕМЕДЛЕННО вызывает вас к себе в каюту!

– Есть! – ответил майор и опрометью бросился по вызову. Каптри молниеносно заскочил в опустевшую докторскую каюту, без промедления опрокинул вовнутрь стакан и отправился в кают-компанию обедать.

Сложно описать состояние доктора, когда в ответ на доклад о прибытии он услышал от командира корабля нечто типа: „С чего это я должен тебя вызывать?! Ты же не девушка по вызову“. В расстроенных чувствах он вернулся в каюту завершить прерванный неожиданным звонком ритуал, но, увы, – стакан был пуст! Свалившиеся откуда ни возьмись неприятности, „вежливое послание“ кэпа, обидное, непонятное исчезновение отмеренного „шила“, резко усилили мозговую деятельность пострадавшего майора.

Смутно догадываясь о произошедших только что событиях, он составил в уме примерный план по выявлению злоумышленника. В случае успеха незамедлительно должно было последовать жестокое отмщение, дающее суровый урок на будущее коварному злоумышленнику.

Доктор вихрем ворвался в кают-компанию, на глазах у изумленных такой прытью обедавших офицеров подлетел к старпому и прерывающимся голосом доложил:

– Товарищ капитан второго ранга! На корабле ЧП! Кто-то выпил в моей каюте дихлорэтан, который я приготовил для перевязок и хотел отнести в амбулаторию!

Старпом от этого известия впал в ступор, в кают-компании повисла звенящая тишина… Майор подлетел к телефону и закричал в трубку:

– Дежурный по кораблю! Немедленно по всем линиям трансляции дайте команду: „Выпившему жидкость в каюте… немедленно прибыть в амбулаторию! Медицинской службе – БОЕВАЯ ТРЕВОГА!“

Злодей каптри, оценив в мгновение сложившуюся обстановку, с закушенной непроизвольно во рту ложкой, вылетел из кают-компании и мгновенно растворился в направлении амбулатории. Перелетев через комингс амбулатории, он заорал, переходя на визг:

– Скорее, спасите, делайте что-нибудь! Умираю!

Прибывший следом начальник медицинской службы вступил в руководство действиями подчиненных по “спасению» отравившегося дихлорэтаном.

В течение всего обеденного перерыва все десять матросов-медиков проводили мероприятия, положенные в случаях отравлений: вливали в каптри несметное количество воды с марганцовкой, выносили обрезы, полные жижи, исторгнутой из чрева злодея, ставили клизмы и убирали продукты, увидевшие после этого белый свет. Амбулатория, особенно палуба в ней, напоминали прачечную после стирки.

Наконец, аврал закончился: матросы завершают приборку, майор с серьезным видом заполняет какие-то бумаги. Каптри, совершенно обессиленный, не могущий пошевелиться, спрашивает у доктора: “Доктор, скажи мне правду – я буду жить?” Доктор, сняв очки и оторвавшись от бумаг, членораздельно произносит: “Жить? – возможно, но чужой спирт больше никогда пить не будешь!” Тело каптри содрогнулось от невольной конвульсии: “Так что, там был спирт?”!

– А ты и не почувствовал? – ехидно спросил доктор, – приходи завтра – будем лечить потерю вкусовых ощущений.

Диверсия

Однажды жарким воскресным днем я томился в тенечке на Минной стенке в ожидании баркаса, лениво поедая мороженое, купленное тут же в ларьке. Баркас не появлялся, ожидание затягивалось, начинало клонить в сон. Я, не поддаваясь сладким чарам Морфея, несколько раз ходил за мороженым. Мороженщица, здоровенная тетка, неопределенного возраста с ярким маникюром, крашеная, с толстым слоем “штукатурки” на подвижной, выразительной физиономии звалась Машкой. Она торговала здесь мороженым, очевидно, с девичества. Машка все и обо всех (тоже все) знала, и ее знала вся дивизия. Свое “ветеранство” Машка однажды подтвердила весьма оригинально: матрос, перед которым она неожиданно захлопнула на обед окошко, охарактеризовал ее распространенным русским словом. Машка, услышав это, мгновенно высунулась по пояс из ларька и подняла визг на всю Минную:

– Это кто б…ь? Кто б…ь? Это я б…ь? Сопляк! Я еще лейтенанту Саакяну давала! А он сейчас в адмиралах ходит! А ты говоришь – б…ь!

Надо заметить, что в это время лейтенант Саакян действительно был уже вице-адмиралом, начальником штаба флота. Все, кому посчастливилось слышать Машкино “соло”, смеялись до колик. Этот эпизод передавался из поколения в поколение моряков. Машка была “реликвией” дивизии кораблей и деться от этого никуда было нельзя.

В какой-то момент мне показалось, что на Минной стенке что-то происходит. Я огляделся вокруг: на причале стали появляться адмиралы, офицеры из штаба флота. Их становилось все больше и больше. Автомобили, их привозившие, выстроились во внушительный ряд. Все прибывшие почему-то сначала поднимались на борт пришвартованного к стенке миноносца, затем, спустившись по сходне на причал, образовали что-то похожее на тихо гомонящую толпу.

Вездесущая Машка, покинув ларёк, проплыла по причалу, потерлась около высокопоставленной толпы, пообнималась с некоторыми её представителями и, вернувшись к ларьку, с заговорщицки-важным видом изрекла:

– Ужас!!! У пушки ствол отпилили!!!

Наша реакция была неопределенной: Машка – она Машка и есть… В центре штабной толпы что-то творилось. По рассерженным, злобным голосам, ненормативной лексике можно было смело сделать вывод, что в центре находится некий “объект”, из-за которого съехалось на причал такое количество высокого начальства, и сейчас для него наступил “час истины”.

Садясь в подошедший баркас я спросил у дежурного по Минной стенке, моего однокашника, что происходит.

– Два идиота-политработника то ли сдвинулись по фазе, то ли пошутили, доложили в штаб флота, что на миноносце – диверсия: якобы кто-то отпилил на носовой артиллерийской установке СМ-20-ЗИФ один из четырех стволов. Понаехали штабные – все стволы на месте. Ну, теперь их порют по выкройке!

Засмеявшись, я спрыгнул в баркас и отправился на корабль. Смысл происшествия стал ясен позже, когда слухи волной разошлись по дивизии. Произошло следующее: замполит командира миноносца в субботу запретил сход на берег лейтенанту, командиру зенитной батареи, из-за неготовности того к предстоящим в понедельник политическим занятиям с личным составом. Лейтенант в воскресенье перед обедом попытался представить конспект занятия, но замполит забраковал конспект, списанный с классиков марксизма-ленинизма, и оставил “литёху” без берега, любезно предоставив тому оставшееся воскресное время для подготовки к политзанятиям и для повышения уровня политической сознательности. Комбат на такую заботу зама обиделся и решил в свою очередь приподнять уровень знаний замполита в артиллерии. Пользуясь воскресным безлюдьем, он с помощью приспособления для искусственного отката ствола откатил назад один из четырех стволов, стоящей на носовой надстройке 45-мм артустановки, свинтил со ствола пламегаситель. Получилась экстравагантная картинка: три ствола – одинаковой длины, с пламегасителями (пламегаситель – раструб на дульном срезе ствола,