Отсюда они увидят, как мы пойдем вдоль озера

навстречу славной смерти или освобождению.

* * *

Котел продолжал сокращаться. Северный фас находился недалеко от Корсуни, а в нескольких километрах на юго-западе его закрывала двойная завеса флангового охранения.

И все!

А ведь сначала котел был размером с Бельгию. Теперь он был меньше французского департамента.

Противник напирал все сильнее. В ходе отступления было совершенно необходимо отбить столько же километров на юго-западе, сколько потеряно на востоке и севере. Мы отошли из Деренковца. Были потеряны 7 километров. Поэтому немецкие ударные группы должны были продвинуться на 7 километров на юго-запад до начала прорыва. Иначе 50 тысяч человек в котле просто задохнутся от недостатка пространства.

В 11.00 мы с командиром прибыли в штаб дивизии за приказами, и я увидел генерала Гилле, красного, как рак, разговаривавшего по телефону. Он получил ужасное сообщение. Арбузино, которое должно было служить барьером весь следующий день, только что перешло в руки большевиков.

Русские полным ходом мчались к самой Корсуни.

Генерал бросился к своему «Фольксвагену» и умчался в направлении Арбузина.

Трудно было противостоять гневу генерала Гилле. Деревня была отбита и барьер восстановлен.

Как раз вовремя!

* * *

Атака наших дивизий на юго-западе началась несколько часов назад. Она развивалась не так хорошо, как желал немецкий командир. Красные дрались отчаянно. Деревня в 6 километрах от Корсуни была захвачена. Мы видели кое-какое продвижение на флангах.

Но противник упорно сопротивлялся. Нам нужен был быстрый и общий успех. У нас оставался день, в лучшем случае два.

Солдат попросили сделать нечеловеческое усилие.

Офицеры и солдаты не имели отдыха уже 10 дней. Мы держались только бешеной энергией, которую придавала нам реальная близость смерти.

С момента начала боев за Мошны я спал не более часа в неделю. Чтобы побороть сон, я постоянно принимал таблетки первитина — средства, которое дают пилотам, чтобы помочь им бодрствовать во время долгих полетов.

Не было никакой возможности найти хотя бы минуту для отдыха. Телефоны на командном пункте звонили по 50 или 60 раз за ночь, как только противник прорывал наши позиции. Я был вынужден мчаться в критический пункт, хватать всех солдат, каких только мог найти, и бросать свои тело и душу в контратаку впереди всех.

От нас не осталось ничего, кроме клубка нервов.

Как долго еще продержатся наши нервы?

Мы полностью израсходовали боеприпасы в боях последних двух недель. За последнюю неделю ни один самолет не смог сесть в котле. Только грузы, сбрасываемые на парашютах, могли кое-как помочь окруженной армии продолжать сражаться.

Едва мы прибыли в Корсунь, как услышали жужжание самолетов в низком дождливом небе. Облако белых парашютов возникло среди моросящего дождя.

Сначала мы подумали, что это русский десант, последняя фаза борьбы.

Но затем вместо солдат под шелковыми куполами мы увидели толстые серебристые сигары. В каждой из них находилось 25 килограммов патронов или маленькие коробки с горьким шоколадом.

Благодаря этим воздушным дарам каждое подразделение получило кое-какой запас патронов.

Пекари Корсуни израсходовали последние запасы овсяной муки. Этот хлеб и шоколад были единственной пищей, которую получили солдаты 13 февраля.

И, получив свою буханку, каждый солдат понимал, что это последний хлеб, который он получает перед тем как спастись или погибнуть.

* * *

Мы отбыли, чтобы вступить в бой на юго-западе в 23.00.

Мы все еще питали определенные иллюзии, так как немецкое командование намеренно передавало нам фальшивую информацию, окрашенную в оптимистические тона. Это было лучше, чем не говорить ничего. Если бы мы знали правду, мы не рискнули бы попытаться.

Послушать старших офицеров, так все наши несчастья закончатся на следующий день. Нам осталось пройти всего несколько километров.

Мы верили этому, потому что человек охотно верит в то, во что хочет верить.

С утра дождь перестал хлестать в районе котла. Вечером поднялась луна. Мы увидели в этом доброе предзнаменование. Город Корсунь мягко светился.

Небо заполнило мягкое серебристое сияние. Воздух стал чистым. С помощью нескольких таблеток первитина мы наконец-то одержим победу.

Мы потеряли большинство грузовиков.

У нас было слишком много мертвых, поэтому в грузовиках все равно оставалось свободное место. Посреди ночи наша колонна добралась до озера, переливавшегося белым и голубым в лунном свете.

Армейцы пересекали его по деревянному мосту длиной около километра, отважно построенному поверх дамбы нашими саперами. Мост не был достаточно широким для движения в обе стороны. Поэтому каждый час движение прерывалось. Несмотря на тысячи машин, которые ждали своей очереди выбраться из котла, аварий почти не было.

Противник был совсем рядом. Наши люди нервничали. Однако ничто не могло поколебать спокойствия фельджандармов.

Несмотря на нашу усталость, мы не могли не восхищаться этой эффективно работающей машиной, которая полностью контролировала себя. Это отступление больше всего напоминало движение поездов по расписанию. Штаб, служба боепитания, бензовозы, регулировщики движения, телефон, радио — все работало просто идеально в течение этих ужасных недель. В этот идеальный часовой механизм попали лишь несколько песчинок, хотя в Корсунь приходили самые разнородные войска, день и ночь подвергавшиеся атакам противника, несмотря на потерю большого количества техники, утонувшей в океане грязи.

И тем не менее в эту ночь все зависело от нескольких кубометров досок. Если у пилота хватит мужества разбить свой самолет о дамбу, деревянный мост разлетится на куски. Больше ни один немецкий грузовик не покинет Корсунь.

Однако ни один вражеский пилот не посмел совершить это, либо ни одному советскому генералу это не пришло в голову.

В 02.00 мы находились на другом берегу озера, перебравшись через мирно светящееся озеро. Мы двигались к месту прорыва на юго-западе.

* * *

Мы сумели продвинуться на несколько километров. Холод был ужасным. Грязь подмерзла, что сделало передвижение еще более трудным. Сотни грузовиков застряли в застывшей замазке, преградившей им путь.

Мы пытались вытащить грузовики из замерзшей грязи, даже принимались толкать их плечом. Но их было слишком много. Колонна растянулась на много километров, причем машины стояли по три или четыре в ряд. Большие красные грузовики полевой почты, штабные автомобили, самоходные орудия, танки, сотни повозок, запряженных лошадьми или волами. Мотоциклисты напрасно терзали свои моторы.