«А в Экополисе не так. Женщины Экополиса могут рожать даже от зверя».

Пламя костра начинало метаться. «Какой зверь? Где водится?»

Все смотрели на Алди. Потом поясняли глупому: «В Экополисе ученые давно добились странного. Совмещают зверя и женщину. Спускают Языки на Территории, а самое вкусное оставляют себе». И делились наблюдениями: «Если человека из Экополиса сильно обжечь и повалять в холодном гнилом болоте, и чтобы слизни по нему ползали, и чтобы грязная вода попала в желудок, он не выживет. То, что у них называют здоровьем, только видимость».

«Дети вырастут – разберутся».

Алди тоже поднимал мутные глаза: «Мир велик».

Это казалось странным. Носильщики оглядывались, но ничего такого не видели. Пески, редкие колючие кустики. Никому нельзя верить, особенно человеку с черным хрящом вместо уха. Мир не столь уж велик: тянется до линии совсем близкого горизонта. А что там дальше, того не видно.

«В мире многое происходит».

И это казалось странным. Носильщики непременно придвигались к Алди.

«Разве вы этого не чувствуете?» – спрашивал он.

Колебались.

Если, правда, сильно прислушаться, то что-то такое чувствовали.

«Идрис, это ты опять отравил воздух?»

«Нет, я ничего такого не делал».

«А почему в шатре опять передохли все кошки?»

«Не знаю. Может, мор».

Но, поговорив так, Носильщики опять переставали чувствовать, что в мире что-то происходит. А Гатт отрывал песчаную пиявку, присосавшуюся к ноге, и совал ее в огонь. Вкусно пахло печеной кровью, все смотрели с завистью. Надкусив, Гатт протягивал остатки Алди:

«Ты кем был раньше?»

«Может, биоэтиком», – было видно, что непонятное слово и самому Алди ничего не говорит.

Молодому Фэю, сидящему рядом, слово тоже казалось непонятным. И другим Носильщикам. Поэтому ни Гатт, ни пожилые женщины не бросались в спор. Сами не знали. Алди не знает, и они не знают. Отворачивались, поглядывали на смутные клубы пыли – это, пользуясь короткой прохладой, уходил в пустыню какой-то народ, постоянно кочующий от Языка к Языку.

Выглянули звезды.

«Если всё оценивать по высшему уровню явлений, – умно сказал Гатт, доедая поджаренную на огне пиявку, – то люди Экополиса сильно отличаются от нас».

«Чем?» – спросил молодой Фэй.

«Мы кочуем по миру, многое видим, многое знаем, а они тупые, как червяки, изрыли темную гору, живут внутри земли, боятся появляться на Территориях».

«Мы можем забросать Экополис дымовыми горшками», – добавил хитрый Фэй.

И подтвердил:

«Люди Экополиса жалкие, как черви. Они извиваются от слабости, у них искусственная пища».

«Нет, не совсем так, – не соглашался Алди и все радовались: вот он вступил в разговор. – Они похожи на вас, только во много раз здоровее. – Даже при небольшом умственном напряжении лицо Алди превращалось в серую маску. – Ты, Фэй, боишься песков, страдаешь от насекомых, а люди Экополиса не боятся и не страдают. Им не нужно сдирать с ног пиявку, чтобы поесть вкусно. Съев пиявку, насосавшуюся их собственной крови, они могут заболеть. Но всегда выздоравливают. Они это умеют. У них много чистой воды, они умеют поднимать в небо звезды. Вот вы веками обходите Большую гору, теряете время на бесплодный труд, а они сквозь такую гору просто пробивают туннель».

«У нас тоже можно увидеть много интересного, – важно возражал Гатт. И оборачивался к тем, кто слушал: – Помните морских коньков в соленых бухтах? Они такие волосатые, как самый старый дряхлый Носильщик. А в зонах Порядка живет много умных крыс. Те вообще все понимают, совсем как люди».

«А люди Экополиса изгнали крыс, – покачивал головой Алди. – Волосатыми морскими коньками в Экополисе не стали бы хвастаться. Там испугались бы волосатых коньков. Это вы привыкли к разному. Вам приходится приноравливаться к ветрам, к пескам, к безводью. Начинается буря – вы прячетесь в душных пещерах, выкапываете специальные ямы. Встречаете рощу, полную ядовитых пауков – обходите кусты или мажетесь соком тати. А люди Экополиса опылили бы Рощу специальным облаком, убивающим только пауков, а потом высадили бы искусственные деревья. Вокруг таких искусственных деревьев не живет никакая дрянь, даже гнус не держится, и еще такие деревья сами светятся, под ними не бывает темно. И песчаную бурю люди Экополиса разогнали бы».

«А кто им носит воду?» – прищурился Гатт.

«Они сосут ее из-под земли, и она всегда чистая».

«А почему они редко болеют?»

«Потому что научились укрощать малых существ. Есть много малых существ, попадающих в нашу кровь из внешнего мира. Они так малы, что их нельзя увидеть. От того, как с ними обращаться, зависит – заболеете вы или станете сильнее. Даже Языки растут с их помощью».

«Поэтому Языков так мало?»

«Нет, их мало потому, что вы ничего не делаете, чтобы Языков стало больше».

«Как это мы ничего не делаем? – не выдерживал молодой Фэй. – Мы живем. Это трудно. Чем больше нас будет жить, тем больше должно быть Языков. Тут расчет простой. Разве этого мало?»

Алди медленно качал головой.

«Конечно, мало. Вы только приспосабливаетесь к природе. Поэтому она и насылает на вас болезни и песчаные бури. Вы умеете устоять перед бурями, но малые существа легко справляются с вами, и валят вас с ног миллионами. Помните народ Кафы? Ты сам говорил, Гатт. Народ Кафы был столь велик, что распространялся до зоны снегов. А где теперь эти люди? Видели поля белых костей там, и там, и там? – указал Алди в три стороны света. – Они все умерли».

«И все это невидимые малые существа?»

Алди кивнул.

«Но зачем?»

«Потому что природе тесно. Она любит перемешивать раствор в колбе. Она создала вас, но не любит, когда вы начинаете сильно множиться. Этим вы ей мешаете. Вы съедаете все, что она производит. Она не может всех прокормить».

«Тогда почему люди Экополиса не увеличат число Языков?»

«Чтобы держать вас на коротком поводке».

«А если мы рассердимся?»

«Тогда они уменьшат это число».

«Тебя не понять, – развел руками Гатт, многозначительно подмигивая улыбающимся Носильщикам. – Получается, что люди Экополиса выращивают Языки только для того, чтобы держать нас на коротком поводке? Но получается, что они достигают того же, и сокращая Языки?»

«Да, так получается».

«Жалко, нет Хвана, – вздохнули женщины. – Он бы объяснил. Он здорово умел объяснять».

«А где этот Хван?»

«Он умер».

«Где?»

«Вот бухта, – охотно нарисовал Гатт на рассыпающемся песке. – Смотри. Мы вышли к бухте отсюда. На берегах лес, очень влажно и душно. Улитки облепили каждую косу, как ветку. Хван и три его сына отправились искать сумеречных людей, а мы ждали. У сумеречных людей есть сильные травы, без них нельзя пересечь душный лес. Прошло три дня, а Хван не возвращался. В поисках его мы наткнулись в лесу на завал, перекрывающий тропу. На крик отозвался младший сын. Он был бледный, как снег, и с плачущими глазами. Мы спросили, почему они не вернулись. Он крикнул: „Не ходите сюда. Стойте там, где стоите. Ветер дует от вас, это хорошо если ветер не переменится. Хван умер, и мои братья умерли. Я один. Не подходите ко мне, а лучше вообще уйдите. У сумеречных людей мор“. – „А ты?“ – „Я тоже скоро умру. Видите, кровь проступает сквозь кожу? Мне это страшно“. Он потрогал бледную влажную кожу и из нее правда выступила кровь».