вокруг которой вращается время. Квай-Гон словно ждал, когда Йода отыщет непроторенный путь и войдет в не открытую никем дверь в сад, что в самом сердце всего.

Йода открыл глаза. Присутствие Квай-Гона в Силе было таким же, как всегда, – решительным и энергичным, похожим на моток прочного каната, завязанного крепким морским узлом. «Стал волной он, – подумал Йода. – Волной без берега».

Он постучал по рукояти меча Чжан Ли-Ли.

– Видел ты?

«Да».

– Хитер ход его. Если поеду я к нему, подальше от Хайдианского пути держать корабли Республики я должен. Отвергнуть предложение о мире должен я или дать ему еще несколько месяцев отсидеться в его логове.

«Он фехтовальщик, – согласился Квай-Гон. – Использование ошибок, выбор позиции, преимущество – для него все это так же естественно, как дыхание».

– Мой бывший ученик – твой бывший учитель, Квай-Гон. Правду говорит он?

«Он думает, что лжет».

Уши Йоды встали торчком.

– Хм-м?

«Он думает, что лжет».

Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.

– Да-а-а-а! – прошептал он.

Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Квай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он – отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.

* * *

Настоящие сны – они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.

Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно – за последний год почти каждую ночь. Путаные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивалось тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал – со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.

Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.

Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: «Рад Тарн погиб!» Уи хотел спросить: «Кто такой Рад Тарн?», но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч, – тот просто ошивался в его голове, как привидение.

Не было ничего – ничего! – хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая, – разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.

На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив – колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови – его.

В углу комнаты монотонно тикали древние часы, что висели на металлическом шкафу, напоминавшем переплетение шипов и колючих лиан. Их удары казались замедленными и неритмичными, словно пульсация умирающего сердца.

Кроме Уи, в комнате было еще как минимум двое. Одна – лысая женщина, на черепе которой были намалеваны полосы. У нее были губы цвета свежепролитой крови. В ней ощущалась темная сторона, словно дым, словно пожар в сырой ночи. Она вселяла страх.

Второй была джедай-ученица, рыжеволосая девчонка по имени Лазутчик. В реальной жизни она была на год старше Уи; шумная и резкая, она никогда не обращала на него особого внимания. Во сне с ее лица капала кровь, вытекавшая из пореза на лбу. Она смотрела прямо на него.

– Поцелуй ее, – прошептала лысая женщина. Тихий голос. Красные капли сочились из порезов на лице девочки, стекая по ее рту. Кровь красной струйкой ползла по шее и впитывалась в отвороты рубашки как раз над верхушками ее маленьких грудей.

– Поцелуй ее, Уи.

Спящий Уи отшатнулся.

Уи из сна хотелось ее поцеловать. Он был рассержен, слаб и стыдился сам себя, но ему хотелось этого.

Кровь капала. Часы тикали. Лысая женщина улыбнулась ему.

– Добро пожаловать домой, – сказала она.

* * *

– Уи!

– Хм-м?

– Проснись! Уи, проснись. Это я, мастер Лим. – Доброе лицо учителя нависало над ним в темноте спальни, все три глаза с тревогой смотрели на него. – Мы почувствовали возмущение в Силе.

Уи моргнул, тяжело дыша и стараясь уцепиться за реальность, которая все еще ускользала, как кусок мокрого мыла.

Остальные мальчишки, жившие в спальне, толпились вокруг его кровати.

– У тебя опять был один из тех снов?

Уи подумал о той девочке, Лазутчике, – другой ученице! – и о струйке крови на ее шее. О своем преступном желании.

Мастер Лим накрыла его ладонь своими шестью пальцами.

– Уи?

– Ничего, – прохрипел он. – Просто дурной сон, вот и все.

Мальчишки начали расходиться, разочарованные и недоверчивые. Они были еще в таком возрасте, когда хочется верить в чудеса. Им казалось, что иметь видения – это круто. Они не понимали, как это ужасно – видеть, как надвигается твое будущее, словно столб на дороге, который внезапно возник из тумана, и ты с ним никак не разминешься.

Кто была эта лысая женщина? От нее так и несло темной стороной, однако же он с ней не сражался. Возможно, по какой-то прихоти судьбы они станут союзниками? И эта девчонка, Лазутчик, – почему алая кровь капала на ее алые губы и почему она – в том времени – так пристально смотрела на него? Возможно, Лазутчик станет союзницей злой лысой женщины. Возможно, она поддастся своим желаниям, своей злости, своей алчности. Может быть, она попытается поймать его в ловушку; обольстить его; переманить на темную сторону.

– Уи? – сказала мастер Лим.

Он успокаивающе сжал ее руку.

– Просто дурной сон, – ответил Уи, стараясь говорить естественным голосом. Он продолжал настаивать на этом со всей вежливостью и благодарностью, пока она наконец не ушла.

* * *

Эти настоящие сны имели еще одну интересную особенность: они преследовали Уи всю его жизнь, но