привычную пищу. Боль постепенно покидала тело, а силы возвращались. Вот только нимб вокруг головы Селима никуда не делся, как и слабое радужное свечение, окутывавшее деревья. Ссадина на щеке Селима уже начала затягиваться, но запах крови ещё ощущался, и Эрик невольно принюхивался.

— Сможешь идти? — спросил Селим.

— Думаю, да.

Он опёрся о руку друга и, держась за ствол дерева, встал. Голова внезапно закружилась, но он устоял на ногах. Какое-то время он пошатывался, привыкая к вертикальному положению, внезапно усилившейся гравитации, и к шуму, который теперь начал раскладываться на множество тихих и разнообразных звуков, они почему-то слышались ему каждый по отдельности и при этом сливались в общий хор.

В голове снова прояснилось, он смог выпрямиться и расправить спину и плечи. Он снова крепко стоял на ногах, и вполне мог передвигаться самостоятельно. Селим закинул было на плечо оба вещмешка, но Эрик жестом велел отдать один ему. И уже несколько минут спустя он уверенно шёл по лесу, держа направление к деревне. Он смотрел по сторонам, привыкая к странностям нового зрения и слуха. Он уже знал, что в нём что-то изменилось, но пока не мог понять в плохую или хорошую сторону.

Вернувшись в деревню, он, тем не менее, не стал там задерживаться. Уговоры Селима и Амэ погостить не подействовали. Наступившая тёмная ночь манила его. Густой лес, его прохлада, загадочные звуки, доносящиеся из глухой чащи, завораживали. К тому же, как-то слишком навязчивыми стали запахи человеческих тел, и собаки, которые раньше не обращали на него внимания, теперь спешили убраться от него подальше, залезая в укромные уголки, под старые телеги и забиваясь в самые дальние углы загонов, испуганно посматривая на него оттуда зеленоватыми огоньками глаз.

Он знал, что должен разобраться в том, что с ним происходит, и сделать это подальше от людей, чтоб не причинить никому вреда. И потому, простившись с новыми друзьями и ещё раз посоветовав Селиму вернуться к баркентине, прихватив с собой многочисленное семейство, ушёл в ночь.

Глава 2

Назвав замок на Грозовой горе депрессивным местечком, я ещё не знала, насколько это правда. Через какое-то время пребывания там, я поняла, что впадаю в тоску и безнадёжность от этого бесконечного и запутанного лабиринта комнат и коридоров, от этих чёрных стен и монотонного шума дождя, который был слышен везде. Тут было уныло и скучно. Бен снова замкнулся в своём высокомерном молчании, даже игра в вопросы и ответы его больше не привлекала. Должно быть, он боялся выболтать лишнее, а я, ко всему прочему, ещё и мучилась от осознания бездарно проходящего времени, поскольку ни на шаг не продвигалась к своей цели, а мои ребята, к коим я теперь относила и экипаж «Паладина», каждый день рисковали угодить в какую-нибудь смертельную ловушку этого опасного мира.

Несколько раз я вылетала за пределы грозы, окутывавшей гору своим бушующим чёрным покрывалом, но эти полёты не слишком радовали, потому что были более приятным, но столь же пустым времяпрепровождением. Моя деятельная от природы натура требовала действия, а я не знала, чем заняться. Местное Вездесущее, видимо, забыло обо мне, и не спешило снова подкидывать задачки вроде барона в коме или битвы двух демонических птиц. В какой-то момент мне подумалось, что обо мне все забыли. Джулиан тоже, кстати, не объявлялся, а стало быть, был занят своими делами, чему я тихо завидовала.

В очередной раз пустившись бродить по безумно надоевшему лабиринту, я каким-то образом набрела на небольшую комнату, потолок которой поддерживали тяжёлые каменные арки. Там был стол, несколько стульев и пара кресел у растопленного камина. В кресле сидел Зикур и задумчиво смотрел на огонь, который оранжевыми огоньками отражался в его светлых глазах. Заметив меня, он поспешно вскочил. Я жестом велела ему сесть, но он остался стоять в полной почтения позе, что вынудило меня подойти к камину и сесть во второе кресло. После этого он, наконец, опустился на своё место и снова посмотрел в огонь. Видно было, что моё присутствие его не смущает, и он ему даже рад.

Я рассматривала его, словно видела впервые. Он был довольно молод, лет тридцати на вид, не красавец, но черты его были приятными. Широкие скулы при узком подбородке, тонкие брови и прямой нос выдавали в нём человека благородного происхождения. Впрочем, и его манеры были куда более изысканы, чем даже у его приятелей в рыцарских доспехах.

— Хотите что-то спросить? — он посмотрел на меня, и на его губах появилась едва заметная улыбка.

Первым моим порывом было спросить, кто он на самом деле и как докатился до такой жизни, но потом решила, что не стоит лезть в душу человеку, с которым едва знакома. Потом, может, и наступит время для таких расспросов, но не сейчас.

— Я недавно в этом мире, — произнесла я и тоже посмотрела в огонь. — Многое здесь кажется мне странным. Кое-чего я не знаю. Скажите мне, Зикур, кто управляет вашим миром?

— Все, у кого есть деньги и армия, — пожал плечами он.

— Я не о том, — покачала головой я. — Есть ли какая-то сила над ними? Над всеми живущими здесь? Я знаю, что у алкорцев и землян, и даже у отдельных баронов и их подданных есть свои боги. Но не кажется ли вам, что здесь существует какая-то иная сила, которая руководит всеми событиями, сплетает судьбы людей, воздаёт за злодеяния и награждает за добродетель? Что-то единое, что устанавливает общие правила для всех, и от воли которой зависит жизнь каждого.

— Я понял вас, — кивнул он печально. — Все знают, что эта сила существует, но о ней никто не говорит, потому что никто не знает, что это. Согласитесь, проще провозглашать богами некие сущности, которые могут стоять в виде изваяний в храме или святилище. В их лица можно взглянуть, можно попытаться их задобрить, можно к ним обращаться в минуту отчаяния и благодарить их за выпавшую в жизни удачу. Но поскольку законы этого мира распространяются на последователей всех религий и даже на безбожников, и никто из них в общении между собой не имеет явного преимущества, следует признать, что есть нечто, что руководит всем. Думаю, что те, кто молится своим богам, на самом деле в их лице обращается к тому, о чём вы говорите, но его имени никто не знает, его никто не видел, и, скорее всего, не увидит.

— То есть, у вас нет даже идей о том, что это может быть?