Корявый пожал плечами:

— Да хрен его знает, что они знают…Но мы тебе быстро новый впаяли, пока ты, Косой… хе-хе… не окосел.

При этом он сам опять потёр свой затылок. Парализованная половина тела часто напоминала Корявому, что игры с псионикой дорого стоят.

А моему другу, Герману-Губошлёпу, так вообще, они стоили пробитой груди… и жизни. Выстрел из нейро-стоппера не остановил «одержимого» псионика, и мне пришлось использовать свой Шам-Рифл.

Тот выстрел тяжёлым грузом висел на моей совести, и наверняка именно поэтому Герман появился тогда в этой грёбанной «регенеративной иллюзии».

Корявый вырвал меня из неприятных воспоминаний:

— Мы так и не поняли, как ты выжил после орбитальной бомбардировки. Заяц. У тебя было восемьдесят процентов ожогов, лёгкие сгорели, — продолжал он, — Но, что удивительно, твой берсерк не отключился, а продолжал управлять процессами в организме. Он закупорил сосуды в погибших частях тела, оставил кровоснабжение только важным органам…

Лекция была о том, как потом умники настраивали мои энергопотоки, синхронизируя с работой медкапсулы. Как они, используя клонирование, оседлали регенерацию, заменяя отгоревшие руки и ноги. Что это настоящий триумф науки Свободной Федерации, и Ковалёв намерен получить высшую медицинскую премию за это открытие…

— Так вот почему я не учуял запах силиконовой смазки? — спросил я, устало потерев лоб, — Рецепторы в носу сгорели?

Запах табака я сейчас прекрасно чуял. А это прямо намекало, что вокруг — реальность.

— Да у тебя носа вообще не было, как и ушей, — улыбнулся Корявый Пёс, — И хорошо, что ты себя не видел тогда…

Я непроизвольно потрогал нос, уши, потом взъерошил короткий ёжик волос. По словам Ковалёва, мне пришлось провисеть в капсуле около трёх недель.

Три недели в «иллюзии», вашу капитскую псину! По всем законам… кхм… по всем старым законам медицины и физики мозг псионика должен был умереть в первый же день.

А эти умники, мать их толчковую, оставили мой мозг в изменённом состоянии сознания и спокойно продолжили свою работу. Эх, жжёный же ты… берсерк.

А может, назвать мне моего берса как-нибудь? А то скучное «режим берсерка», а он мне, между прочим, жизнь спас. Василием, назвать, например…

— «Длительная иллюзия — экспериментальный метод восстановления», — мечтательно произнёс Ковалёв, — Или нет. «Пси-регенеративный метод длительной иллюзии»… Как думаешь, нормально звучит?

— Тлеющая псина, — буркнул я, — И её бредовые глюки…

Корявый поморщился, не оценив моего юмора, и бросил сигарету на пол. Мутная сфера метнулась вниз за окурком, пытаясь прикрыть наглый акт гражданского правонарушения, запрыгала вместе ним по кафелю. Тут же внутри «поля цензуры» сверкнула вспышка, и воздух сразу же стал прозрачным, явив на свет едва заметную кучку пепла. По которой медик тут же шаркнул ногой, уничтожая последние следы…

Он принюхался и провёл ладонью над столиком, включая вентиляцию в мед-боксе. Да ещё и замахал руками, будто пытаясь разогнать вонь.

— Никак ты не успокоишься со своими экспериментами, а, Корявый? — с укором спросил я.

Паша ожидаемо потёр шею под затылком и виновато улыбнулся:

— Наука… она не терпит слабых, ты же знаешь…

— Губошлёп тоже мечтал стать сильнее.

— Герман твой идиотом был, — Корявый постучал пальцем по виску, — Надо же, отключить имплант. А мне помогают мозги всей Федерации…

Я хмыкнул и не стал продолжать спор. Ковалёв и так достаточную цену заплатил за свои эксперименты, так что словами его не переубедить.

— В любом случае, спасибо, — я кивнул.

— Да ещё не за что, — улыбнулся Паша, перебирая пальцами шприцы-пистолеты, — Если побочные эффекты останутся, то ценность метода упадёт.

Я тоже хотел улыбнуться, но вдруг моих губ что-то коснулось. Влажное, тёплое…

Поцелуй?

Снова всплыл образ Эвелины, в крови вскипела новая порция гормонов. И тут же всё резко прекратилось.

Нет её, Эвелины… Это всё выдумано, это была просто «регенеративная иллюзия».

Я даже ощерился, улыбаясь всей абсурдности. Дегенеративная какая-то «иллюзия». Ну надо же, Луны какие-то, Пробоина, грязная псионика, неотличимая от магии…

— Попробуем это, думаю, — Корявый поднял шприц, задумчиво потирая подбородок, — Ну что, колем?

Я вдохнул полной грудью, понимая, что наконец-то меня отпустило. Вот теперь точно со всей гипер-чувствительностью менталиста я могу сказать, что вокруг — реальность.

И все мои чакры работают на полную. Ну, нижние-то и не могут качать энергию на всю мощь, имплант для этого и стоит, чтобы фильтровать грязь.

— Паш, да вроде норм уже, — я ущипнул себя и улыбнулся.

Больно.

Непроизвольно я тронул губы. И всё же странно…

Откуда-то издалека донёсся крик. Едва слышно, будто на спортивной площадке кричал пацан лет десяти-двенадцати.

— Ну, а выйдешь, и опять накроет? Как медик, я всё же советую сделать инъекцию, — Корявый со шприцом зашаркал ко мне, — Закрепить результат, так сказать.

Я никогда не был параноиком, но именно сейчас, когда ко мне приближался Ковалёв, у меня ёкнуло сердце. Больно уж зловеще выглядел пистолет для инъекций в его руке.

— Павел Константинович, результаты вчерашних анализов…

Звонкий женский голос заставил нас обоих повернуться.

Бесшумно разъехавшись, стеклянные двери впустили в медблок девушку. Крашеная блондинка, в обтягивающем халате и с эффектной фигурой, прошла до столика и положила на него тонкий планшет. И тут же, сморщив носик, стала размахивать ладонями:

— Фу-у, Павел Константинович… Эти ваши древние привычки.

Ковалёв непроизвольно коснулся кармана халата, где была спрятана пачка «Терминатора», а медсестра погрозила пальцем:

— Вы же знаете, ваши лёгкие станут такими же чёрными, как та луна на сигаретах!

Упоминание о луне, да ещё и чёрной, вызвало у меня оцепенение…

Паша только хмыкнул и пожал плечами:

— Там только половинка луны чёрная. Другая-то белая.

Девушка, кивнув Корявому, стрельнула по мне глазками, улыбнулась, и пошла назад. Ух ты ж, ёжкин пёс!

Сердце ёкнуло у меня ещё раз…

Да, этот ангелок был явно в моём вкусе, очень уж напоминала целительницу Соболеву из Маловратска, и я был бы не прочь рассказать ей о тяготах воинской службы…

Но дело было не в этом.

Вслед за медсестрой по полу скользили размытые тени от множества ярких ламп на потолке, и на миг мне показалось, что одна из теней словно отделилась, скакнула в сторону. Прыгнула на столик, на соседнюю кушетку, на стеклянную стену, превратившись в мутный блик…